— Иван Матвеевич, а вы ничего не помните? — спросила Татьяна.
— Я-то?.. Что-нибудь, может, и помню, только не точно.
— Рассказали бы!
— Я не умею, дочка. Тут нужно талант особенный иметь, чтоб рассказывать или в лицах изображать. Троха-то, он получше иного артиста будет, где там!..
— Все равно, Иван Матвеевич, миленький!.. Ну хоть немножко, пожалуйста!..
— Ай, девка! — покачивая головой, сказал Матвеев, улыбаясь. — Ты кого угодно уговоришь. Ладно уж, так и быть расскажу тебе нескладухи, знаешь?
— Нет, — Татьяна пожала плечами.
— Слушай.
Нравится? — спросил Матвеев.
Татьяна захохотала:
— Еще!
— Хорошего помаленьку, горького не до слез.
— Миленький, родной...
— Ну что с тобой сделаешь! — Он постучал костылями по мерзлой земле. Заметно было, что доволен. —
Ну, будет, — сказал Матвеев, отирая с лица пот. — А ты смотри, смотри, дочка, и людей слушай. Красота, она повсюду, сумей только увидеть ее и услышать...
Пожилой санитар, сопровождавший Татьяну на прогулках, укоризненно буркнул:
— Мудришь ты, Матвеев, все. Чего же тут хорошего в твоей тарабарщине? Глупость одна.
— Перво-наперво, это не тарабарщина и не глупость, — обиделся он. — Народное это слово, потому не может быть некрасивым. И не мое это вовсе...
— Это же для веселья придумано, — встряла Татьяна. — Неужели вы не понимаете?.. Фольклор. Раньше ведь не было ни кино, ни радио, люди были неграмотные, вот и придумывали. Да еще как смешно и красиво!..
— А хоть бы и смешно, хоть бы и красиво, — не унимался санитар. — Что из того?.. Пользы никакой. Поле, к примеру, взять. Оно красивое, ежели на нем хлеб растет, а не цветочки там разные. Людям завсегда польза от всего нужна.