— У вас... новенький?
— Так точно! — приподнимаясь, ответил сержант Колесов, первый в госпитале заводила и балагур. — Гвардии ефрейтор Анатолий Антипов. Герой Севастополя, Ленинграда, Сталинграда и, само собой разумеется, Одессы-мамы! Вся грудь в крестах, но голова кажется на месте. Вот его койка, у окна.
— Неужели вам не надоело, товарищ Колесов?.. — чувствуя, как подгибаются колени, сказала она. Но нашла в себе силы, подошла к постели новенького, склонилась над ним. — Здравствуйте... — И подумала: «Дура я, дура».
— Здравствуйте, сестричка, — сказал он слабым голосом.
— Я не сестра, я санитарка. Если вам что-нибудь понадобится, позовете меня. Товарищи объяснят.
— Так это вы и есть моя однофамилица?
— Да. — Она вздохнула.
— А мне когда сказали про вас, я подумал: вдруг моя сестренка?! Они с матерью в Минске остались...
— И я тоже подумала, не брат ли, — призналась Клава. — Бежала сюда, чуть главного врача не сбила. — Она улыбнулась.
— Найдется ваш брат. Обязательно найдется! Он что, без вести пропал?
— Нет, он погиб. Похоронная была.
— Простите, — сказал новенький. — Я не знал.
— Ерунда! — вступил в разговор Колесов. — На меня писарь три похоронки выписал, а я — вот он, живой! — И постучал себя в грудь. — Надо верить, даже если тебя на самом деле убили. Лежишь, к примеру, в братской могиле, а верь, что это еще не конец, что вся жизнь впереди!..
Раненые засмеялись. Улыбнулся, превозмогая боль, и Анатолий Антипов.
— Колесов, — спросил кто-то, — а ты уже побывал на том свете?
— Говорю тебе — трижды!
— А как там?
— А, скука смертная! Нас ведь, солдат то есть, зеленой улицей в рай отправляют, а в раю, братцы... — Он махнул рукой. — В раю одни сплошные праведники. Ни выпить, ни закусить, с утра до вечера политинформации проводят.
Поднялся хохот, и Клава заметила, что Анатолий кусает от боли губы.
— Тише, ребята, — попросила она.