— Я знаю, Григорий Пантелеевич.
— Так вот он, стало быть...
— Погоди ты! — осерчал Антипов на поспешность Кострикова. — Враз такие дела не делаются.
— А чего годить?.. Слышь, птица-голубь, хочет он тебя к себе в машинистки взять. Пойдешь? — И подмигнул Наде.
— Ой! — смущаясь, воскликнула она. — Я бы с радостью, только не умею.
— Научишься! Антипов тоже когда-то ничего не умел, хоть и думает, что родился с высшим кузнечным образованием.
— Ладно ерунду-то говорить, — сказал Антипов недовольно. — А насчет того, чтобы взять тебя, — обратился он к Наде, — это правда.
— А начальство разрешит?
— Начальство разрешит, но работа эта не легкая, не в белом переднике. И я не Иващенко или Костриков, всяких там шуток-прибауток не люблю. У меня строго: на работе — работать, а шутки после. Если что, и накричать могу.
Надя съежилась как-то, поджала губы, точно на нее холодной водой плеснули.
— Ты брось, Захар! — напустился Костриков на Антипова. — Зачем девку пугаешь?.. Человек к тебе с радостью и уважением, а ты ее словно плетью! — Он обнял Надю, успокаивая. — Не слушай его, дурака старого.
— Я как лучше, чтобы после не пожалела...
— А почему она должна жалеть? Работа, дочка, интересная, я тебе скажу, а кричать он ни на кого не кричит. Врет, бессовестно. Ему, может, иногда и хотелось бы крикнуть, да не умеет!.. Мямля он, боится всех и себя тоже.
— Ты, Григорий Пантелеич, говори, но не заговаривайся, — вовсе уж обиделся Антипов. — Кого это я боюсь, например?..
— Заело?.. — Костриков рассмеялся. — А ведь точно, Захар, боишься! Отец твой не боялся, а ты боишься.
— Кого?! — требовал Антипов всерьез.
— А хоть бы меня! Или, скажешь, не боишься?
— Ну́ тебя в самом деле. Разговор важный, не шуточный, а ты на шуточки переводишь.
— Без шутки, Захар, с тоски можно сдохнуть, — сказал Костриков, вздыхая. — А дело порешили. Я вроде как сватом оказался, так что с тебя приходится.
— Это с меня, Григорий Пантелеич, — сказала Надя. — Я с получки куплю.