Вечные хлопоты. Книга вторая

— А что ты предлагаешь? — спросила Татьяна.

— Он не будет больше один, — сказала Наталья.

ЭПИЛОГ

Старик Антипов стоял у могилы жены.

Снежное безмолвие окружало его. Лишь где-то поодаль громко кричали вороны. Легкий мороз почти не ощущался, и старик Антипов стоял, ссутулив плечи, с непокрытой головой, комкая в руках шапку.

Покосилась ограда, бесцветной сделалась некогда красная пирамидка, потускнела, поблекла от времени латунная звезда, венчающая пирамидку, схватилась ржавчиной дощечка из нержавеющей стали, однако все еще можно было прочесть надпись на ней:

АНТИПОВАГалина Ивановна1898—1945 гг.

Засохла, облысела приметная кривая сосна, но рядом с нею подросли другие сосны, стройные и молодые, нацеленные в светлое небо, к солнцу и теплу, дающему жизнь всему сущему на земле.

Безлюдно было на кладбище и тихо, так тихо, как и должно быть на погосте, где живые обращаются к мертвым... Кто в надежде получить ответ на свои вопросы, не найдя ответа в себе; кто — чтобы обрести хоть мимолетный покой или, прочувствовав вину перед усопшим, вину, которой не бывает прощения, ибо некому уже прощать, уйти отсюда на помост, где свершается пожизненная душевная казнь...

Каждый, кто приходит сюда, приносит наболевшее, но далеко не каждый уносит отсюда то, что хотел бы унести в своем сердце, за чем приходил.

Тишина была мертвая, как и бывает только на погостах в будний зимний день. Казалось, что слышно шуршание снежинок в воздухе. Никто не мешал старику Антипову думать и беседовать с женой, никто не мог подслушать его мыслей и слов, а сказать жене было что — накопилось по крохам, по крупицам за четверть-то века, и посоветоваться тоже было о чем. Вдвоем легче разобраться, что и как, легче понять и правильно оценить происшедшее и происходящее в антиповской семье. Случались за это время и большие радости, удачи, но и немалые тревоги, которых не удавалось избежать.

Может быть, старику Антипову необходимо было поделить на двоих вину, если уж он виноват в чем-то перед людьми вообще, перед внуками и детьми, перед жизнью, которая не была простой, хотя, по его счету, жил он — по крайней мере, старался жить — всегда честно и прямо, не чурался никакой работы, не бежал от трудностей, понимая их как неизбежность, как обязательность, не искал мимолетных и оттого ненастоящих утешений, жалости и сочувствия к себе, а нес сочувствие и жалость другим, оставаясь, однако, непреклонным, даже жестоким ко всякому злу и несправедливости, сохраняя в сердце своем милосердие к людям, достойным того...

Так он думал, но вдруг пришло чувство неуверенности, явились сомнения, и сделалось тяжко нести одному не только тревоги, сомнения и собственную неуверенность, но и радости, которые — увы — не скапливаются, как горе, прибавляясь к прежним радостям, а убывают заметно с годами.

Согнулись немощно плечи, нет-нет и кольнет остро, пронизывающе в груди, рождая неведомый прежде страх за жизнь, а в сырую ненастную погоду ломит поясницу — к старости привязался и к нему проклятый радикулит, извечная хвороба кузнецов. Ослабели ноги, стала подводить память, но по-прежнему сильны, мускулисты его руки, как сильна и неугасима страсть ко всему живому...

А что руки, что эта страсть, когда нет — и это самое горькое, что можно придумать во зло человеку, — ни настоящего, ни будущего, а груз прошлого все ниже, ниже пригибает к земле, и временами кажется старику Антипову, что недостанет у него больше ни сил, ни мужества, чтобы распрямиться, поднять высоко голову, так высоко и гордо, как пронес ее все прожитые семьдесят с лишним лет...

Значит, пришел конец, и здесь его будущее — рядом с могилой жены. Мало они пробыли вместе при жизни, но будут вечно рядом после смерти: он велит родным, чтобы тело его, когда умрет, привезли сюда и захоронили здесь.

Не было в его жизни ничего такого, за что могло бы ему быть стыдно перед людьми, что могло бы заставить опустить глаза, но откуда, отчего взялось тогда чувство неуверенности в своей правоте, виноватости и, что всего страшнее, обреченности?..

С этим он ехал на Урал. С этим пришел к могиле жены.

Придя сюда, на погост, старик Антипов поклонился могиле и, с трудом удерживая слезы, прошептал: «Прости, что так долго не приходил. Прости, если можешь, за все...» И почудилось ему, что жена ответила также шепотом, далеким и потому чуть слышным — то сосны шептались на ленивом ветру, — ответила и простила, понимая, что не по лености или забывчивости он долго не навещал ее на чужбине, где она осталась совсем-совсем одна, а что был он всегда занят — хлопотал, работал не покладая рук, старался, как бы получше, поудобнее устроить не свою жизнь, нет, а жизнь семьи, дочери и внуков, взявши на себя пожизненной обязанностью и долгом быть им отцом, матерью, дедом, взвалив всю ответственность на свои плечи, и никогда не было у него времени, чтобы остановиться, оглянуться назад, осмотреться окрест и подумать: «А так ли делаешь, так ли живешь?..»

— Может, не все хорошо и ладно получалось у меня, — проговорил старик Антипов вслух. — Может, не всем ты была бы довольна... Но жил, мать, как умел, как велела совесть. Рано ты оставила нас, рано... Но зато и не знаешь, что такое одиночество...

Он вдохнул глубоко морозный воздух, полез было в карман за папиросами, но вспомнил, что жена не любила табачного дыма и только терпела его, раз уж попался курящий муж.