Он сел, и тотчас появился Жулик, приблудный щенок, невесть когда и каким образом оказавшийся в доме. Был он ласков, отзывчив, не требователен, не избалован излишним вниманием, как чистопородные домашние собаки, и его быстро полюбили все, он стал равноправным членом антиповской семьи. Спал вместе с Захаром Михалычем, возле кровати, а случалось, забирался и под одеяло.
— Не любишь чужих? — спросил старый Антипов и, нагнувшись, погладил Жулика. Тот заскулил, потерся об ноги. — Не любишь. А чужие разные бывают... Сейчас пойдем спать. Ты прав, прав: нехороший сегодня приходил человек, и лучше бы нам с тобой не знать, что он есть, что живет на свете. У него своя какая-никакая жизнь, у нас — своя... А скрестились, видишь ты, дорожки... — Он вздохнул глубоко. — И вот я думаю теперь: зачем они скрестились? Ничего не бывает в жизни зря, просто так. Такое дело, Жулик...
Скрипнула, помешав ровному течению мыслей, сенная дверь. Из дому вышла Клавдия Захаровна. Она стояла на крыльце, кутаясь в платок, как будто не обращая внимания на отца, но он-то знал, что дочь хочет поговорить.
— Иди к нам, — позвал старый Антипов.
Она подошла и села рядом. Жулик, совсем довольный, улегся возле ее ног.
— Детей уложила?
— Спят уже.
— Ну и хорошо, и мы пойдем. Вот докурю и пойдем.
— Кто это был, отец?
— Не надо, не бери в голову, — ответил Захар Михалыч. — Анатолий в институте сегодня?
— Скоро должен приехать, — сказала Клавдия Захаровна. — Это ведь был мамин брат?
— Двоюродный. — Он насупился. — Тебе он почти никто, а ребятам и вовсе.
— Который чуть не убил тебя, да?..
Старый Антипов вздрогнул даже. Он никогда не рассказывал дочери об этом.
— Я давно знала. Мама рассказывала. А зачем он приходил?
— Не важно. Пришел и ушел. Скатертью дорога!.. — Захар Михалыч говорил резко и громко, точно заглушая в себе подспудно рождающуюся жалость. — У него свои кривые тропки, у нас свои пути. Мы его не знаем и в гости не приглашали. Своих хлопот хватает, чтобы еще о нем думать.
— Мне страшно, отец!.. — прошептала Клавдия Захаровна.
— Чего тебе страшно? — не понял он.
— Вернется, сделает что-нибудь... — Она всматривалась в сумерки, словно боялась увидеть там Данилова Прохора или — еще хуже, еще страшнее — тень его, бесплотную и молчаливую.
— Не дури! — строго сказал Захар Михалыч, но и сам невольно огляделся и прислушался внимательно. — Ничего он сделать уже не может. И не посмеет. Правда, должно быть, что скучает на чужбине... Один остался, как недокошенная травинка в большом поле. А это самое страшное и есть, дочка, остаться на свете одному. Но винить ему, кроме себя, некого. Сам выбрал такую судьбу.
ebooksa