— Как не был?! — Глаза Прохора широко открылись, и стала заметна желтизна белков, какая бывает у печеночных больных. — Врешь, что не был, не верю я тебе, не верю!..
— И опять — какая корысть, подумай сам, обманывать мне тебя?
— А чтобы больнее сделать!
— Больнее, чем ты сам себе сделал, как я посмотрю, уже никто тебе не сделает...
Мимо проплыла лодка. В ней сидели молодые ребята и девушки. Все пели про одинокую гармонь, которая бродит по ночам и мешает спать. Прохор проводил лодку тоскливым, долгим взглядом, покуда она не скрылась, увозя песню, в излучине реки, вздохнул тяжело и, достав из кармана кисет, стал сворачивать самокрутку. Мерные клочки газеты лежали в кисете вместе с махоркой.
— Кури папиросы, — предложил Захар Михалыч.
— Спасибо, привык к махре. Значит, говоришь, все было зря...
— А ты не понял этого, когда по тюрьмам скитался?
— То разговор особый, — сказал Прохор и нахмурился. — Чего понял, чего не понял... Всю жизнь, Захар, и все мысли за пять минут не перескажешь. Может, для того еще две жизни надо прожить. А и все равно не хватит, сколько я пережил...
— Все пережили. Только каждый по-своему.
— Твоя правда, — согласился Прохор, затянулся жадно и надолго закашлялся.
Захар Михалыч выждал, пока он кончит кашлять.
— Хватит, — сказал, — волынку тянуть. Говори, с чем и зачем пришел. Зла не держу, не думай. Что заслужил, получил сполна. А я тебе, Прохор, не судья.
— Сполна, сполна, Захар! Опять твоя правдушка, и никуда от нее не денешься. И лес валил, и канал строил, и уголек на шахте долбал, а также и золотишко добывал для Родины в некоторых неблизких местах. Всего хватанул... Господь, видно, на десятерых делов-то отмерил, а исполнять их досталось мне одному.
— Не трогал бы ты бога, а?
— Никак под старость в веру вошел?
— Нет. А слушать противно, когда ты бога поминаешь. Не было в тебе его и нету. Ни бога, ни черта лысого. А если жаловаться ко мне пришел, поздновато, пожалуй.
— К слову пришлось.
— Сейчас-то где живешь и чем занимаешься? — На мгновение Захару Михалычу сделалось жалко Прохора: не жилец он на свете...
— А пребываю в скудости и непроходимой бедности в одном глухом селе, в северных краях, потому как на родину, сюда стало быть, вернуться не разрешили. Служу сельповским сторожем. Днем сплю, если снизойдет благодать, а ночью народное добро караулю, охраняю благосостояние советских людей от злоумышленников разных и мазуриков. Зарплата, правду сказать, не ахти какая, да много ли мне и надо?..
ebooksa