— Но как мог я не быть слепым? Меня не только оставили блуждать в потемках, нет — мои мысли нарочно запутывали, я никогда не знал, где бы мог укрыться; Альфонсо всегда читал в моей душе! Едва я намеревался что-либо предпринять, как новые обстоятельства нарушали все мои планы, меня начинали мучить сомнения, и с самого начала я был обречен видеть, как всякий мой замысел рушится.
— Кто-либо другой под влиянием этих впечатлений стал бы менее доверять самому себе и собственному разуму, ты же все более погрязал в неопределенности. Великий Союз распростер для тебя свои любящие объятия, ты видел в нем средоточие некой всеобъемлющей власти и все же был настолько робок, что счел его способным на деяние, которого устыдился бы даже заурядный преступник.
— Ты имеешь в виду убийство короля[242], в котором я их обвинил и которое отвратило меня от связи с ними? Вспомни, однако, их слова при моем посвящении, о котором я тебе столь часто и подробно рассказывал: «Великий и добрый человек да будет свободным при всякой форме правления!» Привыкши доверчиво воспринимать все выражения в их собственном смысле, лишь к этому мгновению привязываться и рассматривать непринужденность как свободу, мог ли я думать иначе?
— Признаюсь тебе, Карлос, что перестаю быть женщиной, когда размышляю над всеми обстоятельствами твоей истории. В этом присутствует нечто столь сверхчеловеческое, что я воспаряю над всеми моими прежними думами в некий новый мир представлений и желаний.
— Ты разожгла во мне нетерпение прочесть бумаги покойного. Но погоди немного, моя милая жена. Париж — не место для их изучения; ближайшей же весной мы привезем их в поместье и тогда прочтем вместе.
— У нас и сейчас достаточно времени; однако, вне всяких сомнений, со смертью Альфонсо мы потеряли всякую непосредственную связь с Обществом.
— Это всего лишь предположение, Аделаида. Я пережил столько неожиданностей, что ничего не могу утверждать наверняка. Мне вспомнилось прощание с Амануэлем, он назвал дона Бернардо своим братом, соединил его руку с рукой моей обожаемой жены, чтобы затем назвать его моим вернейшим другом.
— Ты прав. Об этом я и не подумала. Наверное, дон Бернардо именно тот человек, чья великая душа сродни Союзу. В его обычно сухих глазах при расставании стояли слезы; но это, несомненно, случилось с ним впервые в жизни.
— Почему ты так думаешь, моя дорогая жена?
— Мне знаком этот горделивый дух, который особняком стоит в мире, эта одинокая тропа, ведущая к добродетели; во всем обязанный лишь себе самому и застрахованный против всех соблазнов собственным опытом, он идет своим путем, подобный Богу. Наверное, он посвящен в некоторые обстоятельства; но последнее происшествие показывает тебе определенно, что он ничего не знал об Амануэле.
— Я понял это, но любовь графа фон С** выше моего разумения.
— Она мне не кажется столь загадочной. Твоя предыдущая история уже давно заставила меня думать, что он мог бы помешать Союзу. Как часто вас пытались разлучить, как часто уничтожалась ваша переписка, и планы твои не удавались никогда, если ты намеревался осуществить их вместе с ним. Уже однажды его жизнь подвергли смертельной опасности, и, что ужаснее всего, он должен был умереть, вероятно, от твоей руки. Это обстоятельство, безусловно, позволило бы Союзу без помех обладать тобой.
— Наверное, ты в чем-то права, милая женушка. Все обстоятельства подтверждают твои догадки и делают их весьма вероятными. К тому же любовь к тебе, возможно, вспыхнула благодаря неким поддельным объяснениям, которые ему были тайно доставлены, потому что записка, которую ты мне передала, намекает на некое письмо, якобы тобою написанное.
Многие явления моей жизни объяснились через это предположение Аделаиды. Но кое-что еще оставалось непроясненным, пока не произошло еще несколько событий. Я теперь был заодно со своею женой и более испытывал благосклонность к Союзу, нежели отвращался от него. Мы решили, что нам стоит заручиться поддержкой дона Бернардо. Необходимо было это сделать, поскольку он играл главную роль, и в его дружбе, благословленной Альфонсо, видели мы тысячекратно способ достигнуть цели, которой было теперь посвящено все наше существование.
Зима тянулась медленнее обычного — отчасти оттого, что мы с нетерпением дожидались наступления весны, отчасти оттого, что каждый день приносил новое открытие.
Догадки моей жены оказались тем не менее весьма верными. Дон Бернардо был в Союзе новичок. Зная его характер, ему дали незадолго до смерти Альфонсо некую рукопись, которая осветила ему многие обстоятельства, побудила к размышлениям и, возможно, несколько растопила его обледенелое сердце. Он ненавидел и презирал людей, однако тем скорее им помогал; невзирая на слезы и страдания, шагал он через обломки и трупы к своей великой цели совершенства. Это было основой Союза. Не узнали ли Братья в доне Бернардо родственную душу?
Смерть Альфонсо дала его мерзнувшей в жилах крови некоторый новый разбег. Он сразу же принялся за чтение записок Альфонсо; проглотив их на одном дыхании, он начал ревностно их штудировать, дабы постичь дух Ордена и усвоить по возможности все, что он там для себя открыл. Никогда не был он столь холоден и немногословен, как в это время; когда просил я его отдать мне записки, он отвечал неизменно:
— Я должен их теперь переварить, позвольте мне сначала привести мою систему в порядок.
Некоторое время спустя дон Бернардо сделался более веселым, его визиты к нам участились, и когда он заставал лишь меня и Аделаиду, то вел непринужденный разговор о наших открытиях. Из его высказываний можно было понять, что он позаимствовал некоторые идеи, в которых все более и более утверждался. Мы знали его склонность вечно во всем сомневаться и все обдумывать, и теперь нам было ясно, что он наконец все испытал.
Граф фон С** уверился, что Альфонсо его провел. Подозревая истину более, чем мы поначалу могли себе представить, он несколько отдалился от моей супруги. Но его пылкое сердце боролось против отточенного ума, и исход борьбы был все еще не ясен; прося у Аделаиды прощения, он поклялся ей на коленях в нерушимой дружбе, что показалось мне весьма подозрительным: моя жена уже научила меня наблюдать графа под иным углом. Я был все еще его искренний, пылкий друг, но не доверял его порывистой страстности; он был несчастлив как разочарованный любовник и недоволен мной, чего я уж никак не заслужил. Нельзя было предвидеть, на что он окажется способен с течением времени.
ebooksa