Это был почерк графа — тут у меня не оставалось никаких сомнений. Негодование овладело мною; я швырнул записку на стол, нечаянно столкнув стакан. Тут же вошел слуга и спросил, не позвонил ли я. После сердитого «нет» он удалился; я подумал, что он, должно быть, находится в прихожей. Я овладел собой, обнял супругу и пообещал ей, не прибегая к крайним средствам, все уладить. Я попросил ее только держаться с графом завтра по-прежнему непринужденно и во всем положиться на меня.
Уходя, Аделаида выглядела несколько успокоенной; однако ее душу еще терзали сомнения, и потому она поведала обо всем своему отцу. Он не смог утаить сие обстоятельство от С—и, а тот все рассказал дону Бернардо. Друзья мои пришли к мнению, что вместо моей жены на свидание должен идти я сам, Бернардо же пообещал остальным, что на всякий случай спрячется неподалеку.
Я одобрил их план, поскольку и сам к тому склонялся. В течение дня граф казался спокойней, чем обычно. Наступил вечер. Еще не пробило восемь часов, как я уже был под липой. К моему изумлению, граф тоже находился там. Он был очень серьезен и в руках держал какое-то письмо; он читал его, то и дело целуя. Едва заметив меня, он в ярости распахнул плащ и вскричал:
— Неслыханное предательство! Подлейший из людей! На сей раз тебе не уйти.
Он бросился на меня, обнажив клинок. Я тоже был вооружен, и мне пришлось защищаться. Я только старался не задеть его своей шпагой. Не переставая, кричал я ему:
— Ради Бога, прошу тебя, Людвиг, прекрати и выслушай меня!
Однако напрасно. Он лишь глухо вскрикивал и в бешенстве скрипел зубами. Наконец я выбил шпагу у него из рук и швырнул ее в заросли. Он поднял лицо к небу и стал изрыгать проклятия.
Услышав вскрик позади меня, я оглянулся и узнал красную накидку Бернардо. Он боролся с кем-то в белом; казалось, его вот-вот повалят на землю. Затем он и в самом деле упал. Я, почти обезумев, поспешил к Бернардо. Незнакомец занес над ним кинжал, другой рукой он зажимал ему рот платком. Я молниеносно пронзил негодяя шпагой. В этот миг я узнал Амануэля! Поспешно сорвал я белую повязку с его головы. Альфонсо, мой верный слуга, упал к моим ногам.
Уведомление[227]
Я проявил бы черную неблагодарность, если бы не ответил на полученное мною анонимное письмо из Манхейма[228]. Только мое положение помешало мне откликнуться на столь лестные для меня предложения так скоро, как я того бы желал. Но я еще не потерял надежду однажды увидеть свое отечество.
При сих обстоятельствах позволю себе некоторые замечания. Мне оказывали иногда честь, считая меня автором неких анонимных записок[229], в которых обнаруживали несомненное сходство стиля с «Гением». Но я уверяю, что вот уже три года ничего не публиковал без моей подписи, ставя хотя бы инициалы. Я не хочу присваивать себе заслуги, которых не имею.
В конце концов, я слишком далеко нахожусь от Германии, чтобы поддерживать регулярную переписку с моими литературными друзьями и корреспондентами. Поэтому надеюсь, мне простят некоторую небрежность в этом отношении. Также доставляет неуверенность отдаленность большой дороги. Поэтому я прошу Вас впоследствии все письма для меня адресовать господину старшему горному секретарю Шрётеру[230] на Альвенслебен под Магдебургом[231] или господину книгопродавцу Генделю[232] в Галле.
К., маркиз фон Гроссе
Гарровильяс[233], в Эстремадуре[234].
19 марта 1792 года
ЧАСТЬ IV
Предисловие
Этой частью завершается труд[235], который занимал меня непрерывно на протяжении нескольких лет. Не думаю, что мне было по силам дать образец совершенного романа, но гляжу теперь с удовольствием на творение моих сладчайших часов, в которое я вложил всю душу. Я сказал все, что хотел сказать в этом мире, возвел памятник моим дражайшим друзьям, упомянул врагов с наибольшей мягкостью и обрисовал черты собственного характера, возможно, более точно, чем поначалу верилось.
Если взирать на это дело хладнокровно, можно, разумеется, понять трудности, которые мешают совершенству. Прекрасное строение воздвигнуть проще, когда выбираешь материалы по своему вкусу, а не встраиваешь уже готовые части только потому, что они находятся под рукой, не имея возможности их изменить. Многие картины в этой истории срисованы с натуры, и, поскольку я, издавая первую часть, имел совершенно другой план перед глазами, чем тот, к которому меня впоследствии принудило скверное настроение публики, я потерял идеал некой гармонии, которую, хотя бы в общих чертах, набросал первоначально.
ebooksa