Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Меммо лжет! — завопили все заговорщики.

— Молчите! — сурово произнес Абеллино. — Если вы не признаетесь, то ваши жертвы сами подтвердят мое обвинение. Явитесь, несчастливцы! Явитесь! Уже время вам выйти из гробов ваших!

Он снова свистнул. Двери распахнулись — и Конари, Дондоли и Сильвио, друзья дожа, о смерти которых было пролито столько слез, вступили в залу.

— Нас обманули! — прорычал с яростью Контарино и вонзил себе в грудь кинжал.

Слезы радости текли по лицам Андреа Гритти и друзей его. Он не надеялся увидеть их на этом свете и благословлял небо, которое продлило ему наслаждение их присутствием. Все взирали на трогательную встречу, и никто не заметил, как заговорщиков вывели из залы, а тело Контарино вынесли вон; никто, кроме Идуэллы, не видел, как Розамунда бросилась в объятия Абеллино и судорожно произнесла:

— Ты не убийца!

Всех переполняла радость. «Слава спасителю Венеции!» — восклицали зрители. Имя Абеллино то и дело раздавалось в зале, все превозносили его. Абеллино, пятью минутами раньше осужденного на смертную казнь, называли теперь ангелом-хранителем Республики. С удовольствием смотрел он на спасенных им; но глаза его блистали восторгом, когда обращались к той, которая должна была за все вознаградить его.

— Абеллино! — сказал Андреа Гритти, подойдя к нему и протягивая руку.

— Я не Абеллино и не Флодоардо, — с улыбкой отвечал молодой человек, приложив руку дожа к своему сердцу. — Я родился не во Флоренции, а в Неаполе. Меня зовут Обиццо. Смерть князя Мональдески — моего давнего смертельного врага — позволяет мне открыть настоящее мое имя.

— Мональдески? — переспросил дож и вспомнил это убийство.

— Да, — подтвердил Обиццо, — он пал от моей руки, но пал в поединке со мною. Он сам ранил меня, и шпага его окроплена была моей кровью. При последних его минутах им овладело раскаяние, и мое оправдание написано его рукой в этой записной книжке. Он успел сказать мне, как могу я вернуть отнятые у меня земли. Все это я уже объявил в Неаполе, и хитрости, употребленные Мональдески для моего изгнания из отечества, теперь открыты. Его могущество и мое бедствие заставили меня переменить имя. После долгих странствий прибыл я наконец в Венецию. Черты мои так переменились, что быть узнанным я уже не боялся. Но я находился в крайней бедности. Случайно мне встретились в Венеции разбойники, и я вошел в их шайку, намереваясь передать их правительству и узнать, кто их подкупал. Мне удалось и то и другое — я освободил Венецию от разбойников, умертвив сперва их главаря на глазах у Розамунды. Я остался один из шайки и познакомился с подлецами, которые не смеют сами убивать, но подкупают других, дабы осуществлять свои злодейские намерения. Я видел, что жизнь друзей дожа в опасности, — и, желая избавить их от погибели, притворился, будто согласен убить их. Канари один знал о моем замысле и представил меня дожу как сына друга. Он показал мне все потайные ходы в саду, и по ним уходил я от стражей. В день, который я назначил заговорщикам для убийства Канари, я уговорил его скрыться вместе с Дондоли и Сильвио в тайном месте и оставаться там, пока все не закончится. И вот разбойники повешены, заговорщики переловлены, я исполнил свое обещание. Теперь, венецианцы, вы слышали все. Я готов идти на эшафот.

— Радетель наш! — воскликнули в один голос сенаторы. — Прими нашу благодарность за спасение отечества!

— Обиццо! — сказал дож, отирая слезы. — Разбойник Абеллино сказал мне однажды: «Мы с тобою два величайшие человека в Венеции». Но теперь я вижу, насколько он превзошел меня. Да будет Розамунда, которая для меня дороже всего на свете, твоей наградою!

— Обиццо, — подала она руку тому, кто предназначен был ей в супруги.

— Ура! — вскричал он. — Розамунда моя! — и прижал ее к груди.

Глава седьмая

ЗАКЛЮЧЕНИЕ[323]

Право же, можно было бы мне теперь усесться вместе с графом Обиццо, прекрасной Розамундою и старым дожем да послушать рассказ Обиццо о его происхождении и приключениях, приведших его в Венецию. Однако ограничусь только двумя вопросами, ответы на которые решают всё. Во-первых приятно ли публике слушать мои сказки? И во-вторых, есть ли у меня время рассказывать сказки?..

Конец

ПРИЛОЖЕНИЯ

Р.Ю. Данилевский