Забудь меня, если сможешь

Его зрачки из самого тонкого льда прожигали кожу и порождали во мне тысячи эмоций, возбуждали дремлющие вулканы и в буквальном смысле уговаривали бросить к черту всю эту скучную писанину и наброситься на него прямо в аудитории.

Меня пленил его умопомрачительный парфюм с тонкими нотками черной ванили, который, казалось, заполонял любые пространства, где бы он не находился. Меня сводил с ума его мимолетный жест руки, когда он поправлял удушающий галстук на шее или сексуальноторопливо проводил рукой по волосам, его хитрый прищур глаз, когда он сомневался в правдивости слов очередного студента и тот беглый взгляд на дорогущие часы лишь сам Господь знает их настоящую цену на левом запястье с кожаными ремешками. Каждый раз они были разные, ровно соответствующие определенному дню недели: по вторникам и пятницам — итальянские с рыжим толстым ремешком и массивным круглым циферблатом, по четвергам — строгий черный ремень с часовой панелью попроще, а по понедельникам и субботам он носил лишь фитнес-браслет, показывающий какой он чертовски привлекательный пройденное количество шагов, часов сна и таймер, отображающий точное количество времени до следующего приема пищи.

Но я была не единственная девушка в университете, у которой при одном только упоминании его имени перехватывало дыхание. И этот факт лишь усложнял мою задачу. Но та мимолетная искра, каждый раз мелькающая в его ледяном взгляде, на долю секунды направленном в мою сторону, давала мне неугасающую надежду, дрожащие коленки и чертовски много чего еще.

И я не прогадала.

Прямо сейчас он — мой единственный уютный дом, мои безопасные стены, куда хочется возвращаться вновь и вновь, отгоняя навязчивые мысли об уходе. Ведь именно он спас меня от катастрофической нехватки его объятий и неминуемой гибели на пятнадцатом этаже.

Сейчас, не имея ничего вокруг — я нахожусь рядом с ним. Знала ли я об этом, когда в очередной раз засыпала с мыслями о том, чтобы быть с ним? Когда изо дня в день загадывала желание, чтобы в любой момент иметь возможность взять его за руку, заключить в объятия до хруста костей или ощутить его чертовски горячие и властные губы на своей коже?

Как бы то ни было — я добилась всего, чего хотела, но какой ценой? Так ли сейчас важно, что происходит с моим сердцем, когда он касается моей щеки или что творится в моих мыслях, когда мы сидим в обнимку на крыше очередного дома, провожая десятый по счету закат?

Важно ли все это теперь, когда вокруг нас бездонная и беспроглядная тьма со смердящим запахом смерти?

* * *

— Иногда я задаюсь вопросом: на кой черт я все это делаю? — вдруг раздается знакомый голос в самом конце кинозала, прерывающий чтение. Пару секунд Рон выдерживает паузу, медленно спускаясь по ступенькам, облаченным в красный ковролин. Каждый его неторопливый шаг сравняется с моим пульсом, наращивая и наращивая темп. — Каждый день рискую жизнью, добываю пропитание, кров, от своих же людей спасаю какую-то девчонку, которая меня даже не помнит…

Он перешагивает через уничтоженную мною музу в форме работника кинотеатра, и подходит к самому крайнему ряду, где располагаюсь я с небольшой пачкой соленого попкорна и бейсбольной битой на соседнем кресле. Пару секунд он мимолетно оглядывает большое белоснежное полотно и тут же бросает взгляд в сторону будки киномеханика, пристально разглядывая проектор из черного пластика с огромным стеклянным глазом.

— Наверное, ты любил ее, — отвечаю я, прочищая горло. Я провела достаточно времени в полной тишине и молчании за чтением дневника, чтобы горло напрочь лишилось влаги.

Он улыбается.

Той самой горькой, подавленной улыбкой, которую хочется напрочь стереть с лица земли. Отводит отстраненный немигающий взгляд куда-то в сторону, проводит рукой по лицу, взъерошивая темные волосы, и печально ухмыляется.

— Эти люди… там в супермаркете, они рассчитывают на меня. И я даже не знаю, когда это случилось… когда это, черт возьми, произошло, — с легкой усмешкой произносит он, плюхаясь в соседнее кресло справа от меня. Его невозмутимый взгляд устремляется куда-то сквозь белоснежный экран кинотеатра, а левая ладонь с силой сжимает общий подлокотник, разделяющий наши руки всего в дюйме друг от друга. — Но… что ты знаешь о любви?

— Любовь — это привязанность, — честно отвечаю я, продолжая разглядывать его греческий профиль с идеально ровным носом и практически убеждаюсь, что прежде чем Рон появился на свет, создатель измерял его ровные черты лица точно по линеечке, боясь ошибиться даже на дюйм. — Это все, что я знаю о ней.

И я никогда не смогу познакомиться с любовью, хочу добавить я, но что-то глубоко внутри заставляет заткнуться.

— Ты всегда отвечаешь прямолинейно, да? — устало произносит он, тяжело вздыхая. — Ни капли лжи, даже ни единого намека?

Я коротко киваю в ответ, продолжая разглядывать его профиль. Некоторое время он молчит, костяшкой указательного пальца задумчиво почесывая ямочку над верхней губой.

— С научной точки зрения любовь — всего лишь химические реакции в организме, которые говорят, что с этим человеком можно смешать свои гены, — ровным тоном произносит Рон, продолжая глядеть на пустой белоснежный экран.

— Ты хотел смешать свои гены с Евой? Поэтому ты называл ее так? — спрашиваю я, но почему-то почти уверена, что он проигнорирует мой вопрос, поэтому сходу решаю задать уже другой. — С наукой все понятно, а что, по-твоему, означает любовь?