Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Спасибо, мистер Фрэмптон. Надеюсь, вам было хорошо у нас?

— Благодарю вас. Конечно.

Рейкс улыбнулся. И у девушки вдруг поднялось настроение, радость овладела ею, захотелось что-то сделать для него, разделить с ним все, все, что угодно (еще одно маленькое достоинство Рейкса). Она, однако, и представить себе не могла, что, если бы обстоятельства потребовали — правда, они никогда еще не были так жестоки с Рейксом, — он убил бы ее, не моргнув глазом. «Хорошая девушка», — подумал он. Она оказалась не просто служительницей отеля, а тем человеком, кому он выписал последний поддельный чек. Сегодня наступит конец почти целому двадцатилетию, не тронутому ни подозрениями насчет правомерности его, ни раскаянием. И теперь Эндрю Рейкс, столь долго живший под чужими именами, предаст их забвению. В эти минуты душа его обрела долгожданный покой; он, наконец, выполнил то, что поклялся сделать еще девятнадцатилетним юношей, глядя, как гробовщики, поплевав на ладони, взялись за лопаты, и комья сухой от летней жары девонской земли застучали по крышке дубового гроба с телом его отца.

На улице было жарко, пахло разогретым асфальтом. В ущелье узенького переулка влетел голубь, притормозил и приземлился рядом с Рейксом. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной глазурью. Голубой турман с серебряным кольцом на лапке — не простой лондонский бродяга, а путешественник, обладатель голубятни на каком-нибудь заднем дворе.

Рейкс свернул на Сент-Джеймс-стрит и, не торопясь, направился к Пэлл-Мэлл. «А дома речка, наверно, разлилась и помутнела от недавних дождей, — думал он, — на муху клевать не будет». Ему вдруг захотелось купить еще парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга, благо магазин Харди был в двух шагах. «Взгляну на блесны и все, — сказал себе Рейкс. — И никаких блужданий у прилавка, нужно уметь обуздывать свои чувства… В этом году здорово клюет… Вот плывет большая морская форель. Шестифунтовая рыбина заглатывает наживку, и леска, слетая с жужжащей катушки, поет, как струна…»

Рейкса обогнала молоденькая девушка в мини-юбке. Она двигала бедрами, словно катилась на велосипеде. Девушка скоро затерялась в толпе. На ней были коричневые кожаные туфли, колготки телесного цвета, желтая юбочка с темным пятнышком справа, внизу. Тусклые черные волосы до плеч, рост около 165 сантиметров, вес — примерно 55 килограммов. Если даже через пять лет что-нибудь напомнит Рейксу о ней, он сумеет воскресить в памяти любую мелочь. Вся жизнь для него состоит из таких мелочей. Знание подробностей — залог остаться в живых.

Рейкс заглянул в магазин. На душе было легко и спокойно. Продавец, к которому он обычно обращался, теперь паковал леску и; подняв голову, улыбнулся. Рейкс прошелся вдоль прилавка. Никелированные стержни к кормушкам мягко поблескивали в янтарном свете. Проведя пальцем по растрескавшемуся палаконскому бамбуку, он взял маленькую удочку, какими рыбачат в ручьях на муху, взвесил ее в руках, попробовал подсечь, почувствовал, как она изгибается от рукоятки до самого кончика. Продавец взглянул на него и кивнул, достал блесну, с фазаньим перышком, крепко привязанную к голодной пасти чучела форели… Вечно голодной, но далеко не всегда глупой… Рейкс вспомнил коричневую, похожую на темное пиво муть водоворота, а выше по течению — поросший мхом валун, на котором трепетала крылышками птичка-нырок.

Он купил несколько искусственных мушек, четырехграммовых блесен и удочку. Вырвав лист из чековой книжки эксетерского банка, Рейкс подписал его своим подлинным именем. Семейство Рейксов держало там сбережения еще с 1790 года, со времени основания банка.

Потом он зашел в Королевский автоклуб выпить чашку кофе. Бернерс уже ждал его. Они сели за маленький столик в углу. Бернерс вынул из папки бумаги, заключающие в себе тщательно подведенный итоговый баланс и распределение доходов за пятнадцать лет совместной работы. Доходы не делились поровну: 75 процентов шло Рейксу, остальные Бернерсу, и оба были вполне довольны. На самом деле Бернерса звали совсем не так. Рейкс и не знал его настоящего имени. Когда они встретились впервые, он сам дал ему эту фамилию. Почему он выбрал именно ее, Бернерс не узнает никогда. Взамен Рейксу досталось имя Фрэмптон. О Бернерсе ему было известно только то, что касалось их совместной работы. Женат ли он, где живет и что собирается делать теперь — об этом Рейкс не имел ни малейшего представления.

— Те деньги, что были у вас за границей, переведены в швейцарский банк. Номер счета я, естественно, знаю,- сообщил Бернерс.

— Я сменю его через несколько дней.

Бернерс постучал ногтем по папке:

— Больше десяти лет мы получали примерно шестьдесят процентов годового дохода.

— Так ведь мы и рисковали сильнее, чем большинство бизнесменов, — улыбнулся в ответ Рейкс.

— Кстати, я послал анонимную дотацию в общество помощи заключенным.

— Надеюсь, этим мы уже не искушаем судьбу.

— Нам можно пойти и на более крупные дела, — улыбнулся Бернерс. — Мы с вами молоды и…

— Всему есть предел. Людей губит жадность.

Бернерс пожал плечами и стал аккуратно складывать бумаги обратно в папку. Таков он всегда: опрятный, последовательный, никогда ничего не пропустит; голова у него, как компьютер, — хранит и оценивает факты, цифры и возможности. Он невысок, с покатыми узкими плечами, но руки у него большие, сильные, словно одолжены у другого. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, глаза серые. Сейчас на нем голубой саржевый костюм, черный галстук и полосатая рубашка. У Бернерса светлые волосы, над высокими бровями залысины в общем, ничего особенного. Где-то у него есть и другая жизнь, в ней он спит, ест, встречается с людьми. Но где и что — до этого Рейксу нет никакого дела.

Бернерс засуетился, собираясь уходить, и предложил: