– Я, – чувствуя, как наливаются белки, просто ответил Ипсилон.
– Ты был семечком, а теперь корни твои прогрызают почву. Стебель твой прокалывает небеса. Ты знаешь, почему человек доминирует над всеми остальными? Это великая загадка мироздания – почему бог допустил такое упущение.
Ее лицо было красивым и, что хуже всего, она знала это. Подобное знание наделяло женщину какой-то особой чарующей и безжалостной силой, сродни той, что заставляет прорастать на розах шипы.
Ипсилон ощущал сводящий с ума зуд, однако зуд в голове молящий: «быстрей, быстрей, быстрей».
Увидев, а, может, почувствовав это, женщина подошла ближе, обжигая своим теплом кожу Ипсилона.
– Чего ты хочешь?
– Поскорее все закончить, – отстраняясь, прошептал мужчина, смущенно отклоняя тело назад.
– Оглянись вокруг, все, что находится здесь – твое достижение. Нет слов, нет чувств, способных описать и прочувствовать на себе происходящее. Избранный.
Он взглянул на себя ее глазами: высокий, лишь с намеком на прошлый горб, мужчина, с решительными чертами лица и иссиня-черными волосами.
Все налилось мощью, все напиталось мощью. Он предстал воплощением победы человека над высшими силами и блистал.
– Я хочу тебе помочь, – женщина потянулась к лицу Ипсилона, приоткрыв влажные губы.
Ощутив близость чужого тела, мужчина тут же отдернулся.
Он помнил празднество и то, что происходило с Матвеем – все, что делало его человеком слетело с плеч на землю, как расстёгнутое пальто, и он не был готов рисковать.
Однако она так просто не сдалась – руки обвили шею, и губы коснулись губ Ипсилона.
– Прочь, – рыкнул он, но было уже поздно.
Отстранившись, женщина едва слышно произнесла:
– Sub rosa, – она резко развернулась к жадно тянущим лапы паразитам.
Оголенные бедра покачивались на ходу, как нагретый в солнечных лучах буек.
– Прочь, – касаясь губ, повторил Ипсилон.
На языке застыл вкус жгучего яда, сравнимый капсаицином самодовольства с самым острым перцем в мире.