Пожиратели

Она резко выбросила руку, делая хватательное движение, но ловкая совка успела проскочить между пальцев. На коже остался едва различимый перламутровый блеск.

* * *

В костре горел отец.

Ипсилон видел его, когда подкладывал бревна – он стоял со стаканом, покрытым налетом сажи, а пламя ласкало щеки старика и шею, ноги и обвисший живот.

Рядом с ним, чуть завалившись вперед, стоял тот парень. В отличие от Ипсилона он не изменился. Его лицо не покрыли морщины, пальцы не огрубели. Человеческое тело не способно бесконечно выдерживать гонку со временем – оно слабеет, сдает, но парню это не грозит. Он навсегда остался молодым и свежим, как остается свежим распустившийся цветок, залитый глицерином.

Ипсилон передернулся.

Возможно, в каком-то из миров они оба – старик и юноша – были молоды и свежи. По крайней мере, в этом мире оба мертвы. И Ипсилон радовался, что вскоре покинет его, наконец-то перенесется на свое место. Он устал и отощал от ожидания – тело ссохлось, кожей обтянув переплетенные синюшными венами кости.

Эти кости согревало возбужденное дыхание паразитов вокруг. Иногда их горячая слюна долетала до щек мужчины, заставляя вздрагивать, как от ожога.

Поляна тонула в сборище всевозможных нетерпеливо рычащих, визжащих, скулящих тварей, остающихся невидимыми для чьих-либо глаз. Единственный источник света – еще не впавший в стихийную ярость костер – не шипел и не выпускал искры в разные стороны, потому паразиты безбоязненно втискивались поближе к центру.

Ипсилон погладил рукой каменное ложе.

К бедру распаленной девушкой жмется приготовленный нож – один из свертка Кирилла. В некоторых местах его покрывали ежики ржавчины, и грязь полосой запеклась на стыке лезвия и рукоятки, но ничего этого не разглядеть.

Так же не разглядеть Ипсилону паразитов и не разглядеть оставленный длинным влажным языком овальный след на краю плиты.

Он улавливал боковым зрением ритмичное колебание чего-то неоформленного, зовущего и пытающегося достучаться, но не позволял до себя достучаться.

– Дорогая, скоро! Как скоро! – голос его, точно топор лесника, оставил в лишайном лесу нетерпения редизну окольцованных пней.

От Ничего отделилась старуха.

Как и когда-то на празднестве она была полностью голая, с обвисшими до пуза грудями и дряблыми варикозными ногами. Но чем ближе она подходила к Ипсилону, тем моложе становилось ее тело: кожа подтягивалась; на голове седое облако превращалось в густые, лоснящиеся темно-каштановые волосы; лицо наливалось соком и румянцем.

Женщина улыбалась, растягивая яркие губы в лукавой улыбке, и не сводила зеленых глаз с мужчины.

От одного ее вида внутри Ипсилона пробуждалась неприкрытая, не вплеснувшаяся в свое время, похоть.

Ныне женщина могла просто смахнуть с плеча волосы, заставив тем превратиться поляну в один общий стон.

– От тебя по-другому пахнет, – шумно втянув ноздрями воздух, птичьей трелью пропела женщина. – Ты ли тот мальчик, прячущийся в сыром затхлом подвале?