Пожиратели

– Точно. Если бы паразита не было внутри – вам было бы не так страшно? – он вопрошающе уставился на клиента, сжимая и разжимая челюсть, заставляя ходить желваки. – Ну, вот вы говорите, что эти паразиты… – это слово сопровождал насмешливый хлопок губами, выстреливающий в комнату мелкие капельки слюны. – На других людях просто сидят или ходят рядом с ними, и только у вас с вашим паразитом такая тесная связь. Это заставляет задуматься. Что для вас паразит? Угроза, монстр или затаенная вина, обида?

– Вы думаете, они не настоящие? Галлюцинации? – сквозь плотно сжатые зубы враждебно выдавил Матвей. – А то, что они откусывают от людей прямо на ходу? Это что-то значит?

Федор Александрович примирительно выставил перед собой раскрытые ладони, не скрывая оголенного безымянного пальца.

Освобожденный от влажных тисков блокнотик не упустил возможности тут же соскользнуть в щелку между сомкнутыми коленями.

– Но люди не падают и не кричат от их укусов. Кровь фонтаном не бьет из их ран. Так, – остановил готово возразить клиента психолог, – ваша работа, как я понял, связана с творчеством?

– Да, – после небольшой паузы неохотно ответил мужчина. – Я рисую картины в одном из современных жанров искусства.

Психолог победоносно вскинул брови, словно найдя ответ на все вопросы.

– Нет, понимаете… – замялся мужчина. – Это никак не связано. По правде, я просто пачкаю краской холст, а моя сестра находит дураков, которые видят в этом какой-то смысл. Его там нет. Или перерисовываю чьи-то работы, меняя цвет и добавляя пару деталей от себя.

– Вы зарабатываете на жизнь мошенничеством? – с каким-то странным интересом спросил психолог.

Бог знает, что у него было на уме, однако человеком он был неверующим.

Тонкие губы Матвея дрогнули в улыбке.

Лицо его до сих пор сохранило юношеский отпечаток, хотя не так давно ему исполнилось двадцать четыре года.

Дело было в карих глазах, которые по-детски – наивно и без тайного умысла – смотрели на мир. Для этих глаз всегда было все просто, и эта-то простота отпугивала любящих вечно все усложнять девушек.

Однако в отличие от спешащих познать мир детей, Матвей с какой-то старческой скукой проживал свою жизнь, упрямо считая, что в ней не на что смотреть. Только одно могло его в этом разубедить, напомнить о том, что существует за пределами окон, городов и экранов гаджетов, но он так редко по-настоящему обращал на это внимание, что, как ему кажется, напрочь лишало зеркало власти над ним.

Матвей не искал проблем и приключений, живя в совершенно обычном ритме. Передавшееся от родителей чувство обыденности жизни с самого рождения отрезало все эмоции и затушило душевный огонь, который только-только начал разгораться. Именно поэтому внутри едва тлела потребность в поиске и обнажении, как обнажает искусный хирург органы и кости, разрезая кожу и жир, лезвием докапываясь до самой сути. Но суть всегда слишком мала, до нее не добраться скальпелем и не увидеть в микроскопе, суть сама по себе всегда прячется в каком-то другом месте, нежели там, где ее обычно ищут.

Вся его внешность находилась на той границе, разделяющей приторную смазливость и чрезмерную красоту, остановившись точно на грани. И он был бы по-настоящему красив, если бы не упомянутое спокойствие так не популярное у людей его возраста.

– Ну, нет… Нет, понимаете, за мою квартирку платит сестра, – выдохнул Матвей, виновато глянув на Федора Александровича. – Чтобы вы понимали, дураков не так много. Я люблю рисовать, но рисовать стоящую на столе чашку или букет цветов, а не выражать эмоции через мазки. Это глупо. Абстрактный экспрессионизм, если для вас это так важно… Хотя сестра говорит, что и минимализм у меня неплохо выходит.

Психолог неопределенно хмыкнул и почесал виски.

Он был суеверным человеком, но ровно настолько, насколько можно быть суеверным, при этом не испытывая силу тисков старых примет. В современном мире подобные пережитки прошлого уверенно уходят в тень, потому что требуется нечто новое.

Всегда требуется нечто новое.