Голос выступающего. Невосполнимую утрату мы ощутим с большой печалью по прошествии времени. Нам будет не хватать твоего покоряющего сочувствия, ты оставила осиротевшим свой христианский прочный домашний очаг. Трепещут люди пред неумолимой Паркой...
Клементе. Помилуй Боже! Так он все еще жив, этот вертопрах?
Матушка Хесусита. Кто ни на что не годен, с тем ничего не делается!
Лидия. Он теперь президент банка и возглавляет дворянское общество.
Голос выступающего. Только непреклонная вера, христианское смирение и сострадание...
Каталина. Вечно дон Иларио говорит одно и то же.
Матушка Хесусита. Это не дон Иларио, Катита. Дон Иларио умер всего-навсего шестьдесят семь лет назад...
Каталина
Висенте. Ну конечно же! Только представьте, я оказываюсь тут еще оглушенный разрывами снарядов, истерзанный ранами и... кого же я вижу? Плачущую Катиту, которая твердит: хочу к маме, к маме хочу! Сколько беспокойства доставила мне эта девочка. Порой казалось уж лучше обратно к французам...
Голос выступающего. Requiescat in pace[65]!
Каталина. И долго мы были здесь одни, помнишь, Висенте? Мы все думали тогда, что же происходит, почему никто больше не приходит сюда.
Матушка Хесусита. Я же говорила тебе, Каталина, что мы переехали в Мехико. Потом революция...
Каталина. А потом однажды здесь появилась Ева. Ты еще сказал тогда, Висенте, что она чужачка, потому что мы ее не знали.
Висенте. Обстановка была довольно напряженной, Ева с нами не разговаривала.
Ева. Я чувствовала себя неловко... а помимо того, беспрестанно думала о Муни... о моем доме... здесь была такая гнетущая тишина.
Лидия. А что теперь мы будем делать?
Клементе. Ждать.
Лидия. Ждать чего?
Донья Хертрудис. Увидишь, девочка, увидишь.
Ева. Ты увидишь все, что захочешь, не увидишь только своего дома со столом из сосновых досок, с окнами, в которых волны и паруса кораблей...