Голос доньи Хертрудис. Но я же слышу.
Голос Клементе. Да нет же, тебе, как всегда, померещилось, а все из-за твоей склонности во всем усматривать беды...
Голос доньи Хертрудис. Это верно... но на этот раз я не ошибаюсь.
Голос Каталины. Слышны шаги, Хертрудис, много шагов!
Донья Хертрудис
Каталина. Да, я знаю это. Я это знала с того раза, когда они пришли впервые. Мне было так страшно здесь одной!
Клементе
Висенте
Матушка Хесусита
Каталина
Матушка Хесусита. А что мне еще остается делать? Ведь меня положили в ночной рубашке...
Клементе. Не жалуйтесь, донья Хесус. Мы полагали, что из уважения...
Матушка Хесусита. Ах, значит, из уважения? Из уважения и сотворить такое!
Донья Хертрудис. Если бы я при этом была, мама... А что ты хочешь от девочек и Клементе.
Матушка Хесусита. Катита, подойди и потри мне лоб, я хочу, чтобы он блестел, как яркая звезда. Сколь счастливо было то время, когда я вихрем носилась по дому, подметала, вытирала пыль, которая садилась на пианино, золотясь в лучах солнца, чтобы после того, как все было отполировано и начищено, разбить ледяную корочку в ковше, выставленном на ночную росу, и умыться водой, усыпанной зимними звездами. Ты помнишь, Хертрудис? Это и означало жить — в окружении своих детей, чистых и здоровых.
Донья Хертрудис. Да, мама. А еще я помню твою жженую пробку, чтобы подводить брови, и как ты ела лимоны, чтобы разжижать кровь, и те вечера, когда ты вместе с папой отправлялась в театр. Какая же ты была красивая с веером и серьгами в ушах!
Матушка Хесусита. Да, дочка, видишь, промелькнула жизнь как один миг. Всякий раз, когда я входила в ложу...
Клементе
Хесусита. Какая неучтивость! Как можно перебивать даму!
Висенте. Я видел, Катита играла с ней, будто с трубой.