Пистолет выпал на пол, и она оттолкнула его подальше — к трупу Сесилии.
— Она точно мертва? — пробормотал он. — Это так странно. Только что размахивала тростью, выбила мне зуб, старая стерва, а теперь — все. У нее была душа, Корделия, как думаешь? Если она стала человеком, то у нее должна была быть душа. Где же она сейчас…
— Давай-ка перекинем тебя ненадолго, — заботливо предложила Корделия. — Сесилия сто раз так делала, когда ей надо было срочно вернуться в состояние вампира. Пускаешь кровь, антител становится меньше, возвращаешься в привычное состояние нежити. Заодно и подлечишься.
— Кровопускание? — ухватил ее мысль Лютер.
— Ага, — подтвердила она, поднимая топор.
Лютер попятился, но позади была стена.
— Лезвие очень острое, — успокоила его Корделия. — Буквально сегодня наточила. План такой: я пускаю тебе кровь и быстренько еду домой, чтобы не оказаться в твоей голодной пасти. Ты становишься вампиром и кусаешь о’Коннела — он там бродит вокруг озера, с канистрами.
— Тебе его не жалко?
Корделия ненадолго задумалась.
— Вообще-то нет, — призналась она. — Я понимаю, что вины Джея в произошедшем нет — Сесилия внушила ему то, что ей было нужно. Однако осадочек остался. Но ты можешь попытаться держать себя в руках и потом перевнушить ему что-нибудь другое.
— Что я умер? Он при этом будет смотреть мне в глаза!
— А так не получится? Да плевать, по большому счету. Сейчас главное, чтобы ты и в самом деле не помер. Эй… Э-эй. Слышишь меня? Ты чего? Лютер, не смей умирать! Лютер! Скажи, где Рокси, Лютер!..
Он проваливался в забытье, и это было похоже на погружение в воду — как тогда, когда он пытался забраться в затерянный на дне океана храм. Голос Корделии становился все глуше, и даже острая боль на запястьях показалась чем-то далеким.
Настоящая бабка Рокси изощренно ругалась, и Лютер подумал, что это правильно — она ведь писатель, богатый словарный запас. А перед его глазами вспыхивали и гасли яркие образы: мадам Изабель швыряла цветастые карты, и те уплывали стайкой тропических рыбок, Перси нажимал на спрей от комаров, и облако мелких пузырьков поднималось вверх, через толщу темной воды прямо к солнцу. Черная точка зрачка в центре яркого диска медленно расширялась, заслоняя весь свет, и тонкая золотая каемка по краю погасла.
Серый волк надувался воздушным шаром и лопался, а из его мохнатого пуза выбиралась бабушка с окровавленным топором. Где-то вдали дровосек выл на луну. Красная Шапочка отчаянно колотила в дверь, которая была подперта тяжелым сервантом, а корзинка сочилась кровью, и Лютер знал, что там не пирожки, и не хотел смотреть…
Кто-то бил его по щекам, кричал, ругался. Голосов стало несколько, и к запаху грибов, крови и пиццы добавился еще один, раздражающе противный. Потом что-то прогремело так оглушительно громко, как будто на голову сошла лавина. Смерть укутала его тяжелым мягким одеялом, которое вовсе не грело — напротив, стало невыносимо холодно. Боль ушла. А потом ощущения вернулись, хлынули неудержимой волной и понесли Лютера вверх, к свету.
Красная Шапочка перестала стучать в закрытую дверь, и Лютер понял, что это было его сердце, которое больше не билось. Горло сдавило от голода, а клыки оцарапали нижнюю губу.
— Шмальни еще и в него, внучек, — раздался голос, показавшийся ему знакомым.
— Бабушка! — истерично возмутился Перси. — Это агент Фосберг! Он мертв! Совсем умер, ты понимаешь? Сердце не бьется! Я должен был ослушаться, быть рядом с ним… Вызови помощь, вдруг еще не поздно!
— Еще чего. Сперва надо избавиться от тела.