– При каком? – Она насторожилась и нахмурилась.
– Я знаю, у вас есть шоколад. Очень хочется шоколаду, Софья Петровна.
– Откуда?.. – Она посмотрела на него так, словно он только что сотворил нечто из ряда вон выходящее. – Откуда знаете про шоколад?
– Учуял, – сказал Дмитрий и виновато улыбнулся. – А еще мыло. Цветочное.
– Шоколад я из Перми привезла. И мыло тоже. Подумала, что может не оказаться в этой глуши таких полезных вещей. – Она запнулась, посмотрела строго, а потом добавила: – Но мы сейчас не о том, мы о вашей ране. Показывайте! Будет вам шоколад!
С повязкой она управилась быстро, не морщилась, не кривилась брезгливо, на раны его смотрела с жадным каким-то любопытством. Даже пальчиком осторожно потрогала.
– Больно? – спросила все так же шепотом.
– Уже нет. – Он покачал головой.
– А профессор фон Рихтер рассказывал, что раны у вас страшные были, что с ранами такими люди не живут.
– Получается, живут. – Дмитрий смущенно улыбнулся.
– И что этот странный Кайсы налил вам в рану раскаленного железа. Дикость какая…
– Серебра, а не железа. Может, и дикость, но, как видите, помогло.
– Вижу. – Она снова погладила его пальчиком, и от прикосновения по коже пробежала дрожь. – Всяко лучше, чем в первый день. Многим лучше, – добавила она задумчиво. – Но вам было очень больно.
– Я не помню.
– Зато я помню, – заявила Софья очень серьезно и добавила совсем уж тихо: – Рудазов, вам нужно уехать. В Чернокаменске и на острове опасно.
И вот опять! Уже даже неинтересно такое слышать. А из уст девицы так и вовсе обидно.
– Софья Петровна, – сказал он тоже тихо, так, что ей пришлось приблизить свое лицо к его лицу почти вплотную, так, что запах шоколада сделался особенно отчетливым, – я вам очень признателен за заботу, но не вмешивались бы вы не в свое дело.
Она обиделась. Отшатнулась, спину выпрямила, а потом отчеканила убийственно ледяным тоном:
– Прошу прощения, господин Рудазов, что посмела вмешаться. Вижу, вы уже идете на поправку, так что не буду вам надоедать, – и встала так порывисто, что едва не опрокинула табурет. – А шоколад я передам Никитичне, – бросила она уже с порога.
– Софья Петровна, вы меня неправильно поняли. – Не хотел он ее обижать, разве что немножко урезонить, дать понять, что есть дела, которые женщин, даже таких смелых, как она, никоим образом не должны касаться. Но вот обиделась, даже не обернулась.