– Где он?
– Митя? Так на улице, с мужиками. Тебя вот ко мне привел и ушел. А ты смелая, деточка. Он сказал, ты жизнь ему спасла.
– Что это было? – Софье вдруг стало холодно, захотелось всем телом прижаться к горячему печному боку. – Что это был за зверь?
– Волк. – Никитична выглянула в окно, словно опасалась увидеть зверя на собственном дворе. – Людоед. Тот самый, что всю округу держит в страхе. Только раньше-то он в город не заходил. Виданное ли дело – волк посреди города.
Людоед… Софья вспомнила оранжевые угли глаз, поежилась.
– А человек? – спросила, уже заранее зная, каким будет ответ.
– Мертвый. – Никитична перекрестилась. – Это Венька Стариков, пьянчужка местный. Я не подходила туда, не смотрела, но мужики говорят, волк его на кусочки порвал. И Митю бы порвал, если бы не ты. Где ружье-то взяла?
– В кладовке.
– Значит, Степана ружье, Евдокииного сынка. А ты бедовая девка, если умеешь с ружьем управляться.
– Бедовая… – Софья встала со скамьи, подошла к печи, прижалась к ней ладонями. – Я не целилась даже… Там темно было.
– Темно. Днем он разве ж бы сунулся?
– Волк?
– Волк. Кто ж еще? Давненько в наших краях такого не случалось. Чаю хочешь?
Софья не знала, чего она сейчас хочет. Наверное, чтобы вернулся наконец Рудазов…
Словно в ответ на ее желание, скрипнула открывающаяся дверь…
Сейчас, когда в этот чертов переулок сбежалось, кажется, полгорода, оставаться на улице не было никакого смысла. Несчастному, на которого напал зверь, помочь уже никто не способен. Сказать по правде, Дмитрия больше волновал не несчастный пьянчужка, а Софья.
…Он увидел зверя в тот самый момент, когда прогремел выстрел. Собственно, и не зверя он увидел, а черную тень с желтыми немигающими глазами. Отчего-то показалось, что зверь огромный, куда больше обычного волка. А может, просто у страха глаза велики. Дмитрий ведь испугался тогда не на шутку, застыл как вкопанный. И если бы зверю вздумалось напасть, стал бы легкой добычей. Но зверь отвлекся. И когда Дмитрий понял, на кого именно, к страху прибавилось отчаяние.
Он велел ей сидеть дома и запереть дверь. Не послушалась, пошла следом, с бесполезным ружьем. Что-то подсказывало Дмитрию, что, даже попади Софья в зверя, с тем ничего не случилось бы. Это была странная, совершенно иррациональная уверенность, не имеющая ничего общего с тем, что творилось прямо у него на глазах. И он закричал, заорал что есть мочи, отвлекая внимание на себя, давая этой отчаянной дуре хоть крошечную возможность спасти свою жизнь.
Наверное, оба они родились в сорочке. Потому что иначе как чудом назвать то, что случилось потом, было нельзя. Проснувшиеся, прибежавшие на крики люди спугнули зверя, отвели беду. А Софья держалась молодцом. Не падала в обморок, не билась в истерике и даже не плакала. Она просто отказывалась заходить в дом Никитичны из-за выпачканных кровью ног. Ноги Дмитрий вымыл, насухо вытер льняным полотенцем, отнес Софью в дом, а сам вернулся на улицу. Вот только на улице он был лишний, люди метались, кричали, суетились. Брехали собаки, голосили женщины. Тело несчастного пьянчужки уже накрыли какой-то холстиной, которая тут же покрылась бурыми пятнами. Дмитрий поднял с земли ружье, осмотрел пристально, погладил резной приклад. Ружье было стоящее, дорогое. Отцу бы понравилось.
…Софья стояла у печи, прижавшись ладонями к ее беленому боку. Слава богу, взгляд ее был осмысленный, значит, психика ее если и пострадала от произошедшего, то не слишком сильно.