— Что за презренная весть? — спросил Померанцев.
— Так, Вы же сами говорили, что, — Печнов заговорщицки начал озираться и потом чуть ли не шепотом продолжил. — Золото — презренный металл!
— Вы нашли? — воскликнул Померанцев, входя в похожее состояние, как и у Печнова с казачьим сотником.
— Хлопцы подтащили камень золотой ближей к селению, токмо в острог не стали доставлять [крупнейший самородок, найденный во время Калифорнийской золотой лихорадки весил около 80 кг], — сказал Кольцо.
Наступила тишина. Три человека стояли, не произнося ни звука, но внутри каждого бушевали такие эмоции, что трансформируйся они в звуки, услышали бы и испанцы в Мехико, и североамериканские колонисты в Нью-Йорке.
Все же Померанцев взял себя в руки, глубоко вздохнув и выдохнув, мэр Петрополя сказал:
— Так, Наум Никифорович, начинай добычу, бери всех людей, что можно освободить от других работ. Скоро придут корабли, что исследуют берега до Аляски, вот на них и отправим все золото. Ну, а вам двоим дворянство будет, и серебро так же, есть у меня бумага на этот случай, дам почитать. Но то презренная новость, боюсь услышать о благостной.
— А ты не бойся, Савелий Данилович, — казак заговорщицки покосился на Печнова, разгладил стриженую бороду. — У нас ента как? Венчаться треба, за то и десять рублев дают. Сами казали об том. А мы с индейцами сговорились, что помощь от них буде, за плату, но без обид. Сказали, что и баб ихних возьмём, коли Христа признают, и перед Богом венчаными будем.
— Ну, так и хорошо, — уже предполагая некий подвох, с опаской в голосе сказал Померанцев.
— То да, и они крест признают, токмо у них он с духами связан, носить станут без сумнения, а со временем и Бога примут [действительно индейские племена Невады, Калифорнии, носили на груди кресты, но ассоциировали их с духами], — продолжал тянуть суть новости сотник-есаул.
— Ну? — проявил раздражение Померанцев.
— Вечером придет вождь племени кашаев — они так себя прозывают, это как «быстрые» и приведет трех своих дочек, для Вас, Савелий Данилович, выбирать станете. Вождь, его зовут Маковоян — «медвежья кожа» по-ихнему, вон мирный и хоче и защиты, и союза. Кажа об обмене, они могут добывать много оленей. Вот так вот, — закончил свой рассказ Иван Фомич Кольцо.
— Он предлагал двух дочерей, если наш вождь сильный, но ему объяснили, что у нас это грех, — добавил красок в сюжет Печнов.
Повздыхал Савелий, но понял, что никак иначе не поступить. Да и что тут говорить, молодой организм уже давно требовал, и Померанцев заходил в некоторое заведение в Китае, крестился, но купил себе там женщину на ночь, с тех пор прошло уже много времени. Хорошо, что на выбор девушки, но если они все три страшные?
До вечера Савелий был сам не свой — волновался. Молодой мужчина убеждал себя, что переживает по поводу налаживания отношений с аборигенами, от которых многое зависит. Начни они войну с местными, так и выиграют ее, но, сколько времени, или даже жизней, потеряют? Но на самом деле, парень страшился увидеть некрасивых то ли карлиц, то ли великанш. Может толстых с большими носами, или еще с какими-либо физическими непотребствами. Внешне взрослый и серьезный руководитель, внутри себя еще не изжил детство с воспалённой фантазией.
Но, когда он вышел к уже прибывшему посольству с самим вождем рода быстроногих оленей во главе, то опешил. Рядом с достаточно мужественного вида мужчиной, опустив головы, стояли три практически обнаженные девушки. На них были только набедренные повязки.
Савелий ощутил дрожь и непреодолимое желание накинуть ткань на одну из девушек, почему-то именно на одну. Эмоции возобладали, и Померанцев быстро снял с себя сюртук и накинул его на хрупкую и такую притягательную девушку. Она вздрогнула и подняла иссини черные глаза, глубокие, ведьминские. Шансов устоять у Савелия не было.
Понятливый сотник Кольцо, который уже успел побрататься с сыном вождя, даже угостив того сильно разбавленной водкой, выкрикнул одну из малочисленных русских женщин и наказал ей одеть девушек и после привести к общему костру. Оказывалось, что вторая дочка вождя Маковояна, теперь становилась суженной казацкого сотника. Такова была договоренность. Казак потому и отправился в далекие дали, что оказался бобылем, уже как четыре года, как его молодая жена с дочкой угорели в доме, пока муж ездил на казачий круг.
Когда из избы вышла его будущая жена Галилэхи, так звали девушку, что на индейском наречии означает «облако», Савелий поплыл. В русском сарафане дочь индейского вождя смотрелась краше всех женщин, что мужчина видел за свою жизнь. Вот только образ почти обнаженной, в будущем крещенной девицы Анастасии, не уходил из головы Савелия вплоть до венчания через два месяца. Да и позже образ девушки, даже в ее присутствии, обросши уже другими интимными подробностями, продолжал будоражить мужское естество главы русского строящегося города.
Были сыграны шестнадцать свадеб, вручены специальные колониальные пашпарты подданства Российской империи и стало очевидным, что колонии быть.