Нельсон

25 марта 1802 года в Амьене подписан мирный договор. Один из ближайших соратников Питта Младшего, Уильям Уиндхэм, выступил в Палате общин. «Я здесь, видимо, единственный скорбящий посреди всеобщего воодушевления… Мои достопочтенные друзья, подписывая этот мир, вы подписываете смертный приговор своей стране…» Чуть позже тот же Уиндхэм скажет про Амьенский мир, что «каждый ему рад, но никто – не гордится».

Гордиться там и правда было особо нечем. Стороны пошли на уступки друг другу, но многие из них, что называется, чреваты. Мальта, Египет… Договоренности такие непрочные, искушение нарушить их столь сильное…

«Зыбкий». Это слово очень часто употребляют для характеристики Амьенского мира. Он именно такой. Но, повторим, радовались многие. И в Англии, и еще больше – во Франции.

Французов-то можно понять. Уж они, в отличие от англичан, навоевались всласть. Первый консул подарил им мир! Лаура Жюно, будущая герцогиня д’Абрантес, напишет: «Слава Наполеона в то время, конечно, была неизмерима; ничто не смущает чистоты этих светлых лучей. Первый консул, извлекший за несколько месяцев Францию из бездны, в которую ее ввергла Директория, кажется мне колоссом, удивительным во всех частях своих… Все предприятия первого консула предназначались тогда единственно к славе, спокойствию и счастью Франции».

Миротворец! Бонапарт?! К чести Наполеона следует сказать, что сам он в «мирное небо» не особо верил, хотя всегда любил про него говорить. И даже из таких разговоров многое можно понять.

Вот его горячий поклонник Чарльз Фокс приезжает в Париж. Первый консул, разумеется, принял его. Что-что, а производить впечатление он умел. Когда хотел, конечно.

«О, мистер Фокс! Весьма рад! Давно хотел вас увидеть. Восхищался вами как оратором и другом Франции. Знаю, что вы всегда выступали в защиту мира… Этот мир необходим двум великим европейским нациям. Чего нам бояться? Мы должны понимать и ценить друг друга. В вас, мистер Фокс, я вижу государственного деятеля, который является истинным сторонником мира».

Фокс польщен. Зная об увлечении Бонапарта историей, он говорит первому консулу, что работает над книгой о Стюартах. Бонапарт сразу делает широкий жест – все национальные архивы Франции в вашем распоряжении. И тут же, без всякого перехода, вспоминает о недавнем (24 декабря 1800 года. – М. К.) покушении на его жизнь.

Не просто вспоминает, а намекает на то, что англичане имеют прямое отношение к взрыву «адской машины» на улице Сен-Никез. Сначала намекает, а потом и вовсе обвиняет в этом Питта и Уиндхэма. Фокс слегка оторопел и стал уверять Бонапарта в том, что такого рода «тайные операции» совсем не в стиле англичан.

«Вы просто не знаете Питта! – Я?! Поверьте, я знаю его достаточно хорошо и уверен, что он на такое неспособен». На этом беседа закончилась. Очень показательно, не так ли? Фокс, может, и знал Питта, но Бонапарта – нет, хотя и остался при своем мнении.

Совсем не знавшие Бонапарта англичане тем временем буквально хлынули в Париж. Истосковались по красивой жизни, понятное дело. Театры и рестораны забиты англичанами! Недолгим будет наслаждение парижским шиком…

Адмирал Нельсон и во Францию не собирался, и в «миролюбивость» французов не верил ни секунды. В этом смысле он даже более последователен, чем Питт Младший. «Меня очень разочаровал тот факт, что наши военные и даже некоторые моряки так обрадовались миру. Радость фабрикантов более уместна, ведь они получат новые рынки для своих товаров, но моряки и солдаты должны были сказать: “Да, наступил мир, и мы сложили оружие, но, если французы забудутся, мы будем готовы взять его снова”. Есть радость мужественная, а есть безрассудная. Так вот, наша страна, похоже, радуется не рассуждая…»

Самое интересное. Пока все «готовились к миру», Нельсон не просто готовился к войне. Он, можно сказать, провел что-то вроде разведки, причем именно там, где вскоре появится реальная угроза.

Мирный договор еще не заключен, общественность, вот ведь странно, сильно беспокоилась относительно возможного нападения французов на Англию. И действительно, в районе Булони сосредотачивались значительные военные силы. Скорее всего, Бонапарт тоже проводил своего рода «репетицию». От Адмиралтейства требовали решительных мер, и лорд Сент-Винсент сделал самое решительное из всего возможного.

Назначил адмирала Нельсона командовать наиболее сложным участком береговой обороны, тем, который был как раз напротив Булони. Нельсон к новой должности не сильно стремился, да и вообще – «оборона» совсем не его стиль. Что он как раз и продемонстрирует.

Нельсон подошел к делу ответственно и спустя короткое время представил правительству выводы. В спокойную погоду флот противника может пересечь Ла-Манш и добраться до Дувра за двенадцать часов. С многочисленными десантными судами сделать это французам вряд ли удастся. Поразительно! За несколько лет до настоящей угрозы вторжения Нельсон все довольно точно просчитал.

Однако Нельсон не был бы Нельсоном, если бы ограничился лишь оборонительными задачами. Он еще и провел «демонстрацию силы». Довольно нелепую, надо признать. Сначала, 1 августа 1801 года, в третью годовщину победы в битве на Ниле, отправил фрегат к французскому побережью и несколько раз пальнул из пушек.

Эффект? Едкие карикатуры французов, некоторые из которых перепечатали и английские газеты. Через несколько дней Нельсон решил… высадить десант. Ну не получалось это у него, совсем! Адмирал уже должен был выучить урок. Закончилось все очередной катастрофой. Нельсон, который взял всю ответственность на себя, имел крайне неприятный разговор с лордом Сент-Винсентом. Отношения между старыми друзьями стали портиться…

Как только был подписан мир, Нельсон тут же написал прошение об отставке «по состоянию здоровья». Прошение не сразу, но удовлетворили. Нельсон с радостью вернулся к мирной жизни, уверенный, что она продлится недолго. Англии сильно повезло, что у нее имелись два таких «не верящих», как Питт и Нельсон. Их время придет.

…В марте 1803 года Бонапарт вызовет к себе генерала Жюно, коменданта Парижа, и распорядится задержать всех без исключения англичан, находящихся в городе.