Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Глава 3

Профайлинг профайлеров

В самом начале, когда я только училась сочетать научную работу с новыми обязанностями сотрудника ОПА, регулярные перелеты из Бостона в Вашингтон казались мне путешествиями между двумя мирами. Я как будто перевоплощалась из кроткой ученой дамы в бесстрашную участницу яростной битвы с преступностью. Вдобавок ко всему об этой моей второй ипостаси знали очень немногие. Я хотела держать свою молодую семью подальше от чудовищных подробностей дел, которыми занимались в ОПА. Но такое разделение давалось непросто.

Я никогда не знала, зачем мне звонят агенты. Порой это могло быть что-то элементарное, а порой настоятельная просьба «прибыть сюда как можно скорее». Мне приходилось держать себя в постоянной готовности, поскольку, что бы ни происходило в моем обычном мире, такие звонки агентов часто оборачивались вопросами жизни и смерти.

Я завела себе дорожную сумку с самым необходимым, которая оказалась очень востребованной. Мне звонили, я хватала ее и неслась в аэропорт, чтобы улететь первым рейсом. По приземлении меня всегда ждала неприметная черная машина с водителем. Во время долгого пути в Академию я успевала просмотреть материалы дела и комментарии к ним.

Я приобщалась к работе в Академии ФБР около трех лет: началом этого периода можно считать звонок Хэйзелвуда в 1978 году, а окончанием — завершение дела Жубера в начале 1980-х. За это время я прошла путь от приглашенного преподавателя до штатного сотрудника ОПА. По крайней мере, так выглядит официальная версия, ведь мало кто знал о том, что практически с самого начала я в частном порядке помогала агентам в работе над их проектами.

Хэйзелвуд был первым, кого я встретила после получения официальной информации о моем назначении на должность. Ему не терпелось поделиться этим радостным известием с остальными сотрудниками ОПА, и он потащил меня кратчайшей дорогой к лифтам, чтобы спуститься в подземный офис рядом с приснопамятным бомбоубежищем.

Наш путь пролегал через битком набитую оружейную комнату, где проходили инструктаж курсанты. Возникла пауза, все уставились на нас.

— Все нормально, это своя, — сказал Хэйзелвуд.

Впервые я почувствовала себя настолько же уверенной в своем положении в Бюро, насколько была уверена в полезности своей работы. Но этот момент длился недолго.

— Энн, ну что ты тут застыла? — сказал Хэйзелвуд, и я поспешила вслед за ним. Войдя в лифт, он нажал никак не обозначенную кнопку, и мы поехали вниз, на знакомый подземный этаж. Когда двери наконец открылись, перед нашими глазами предстал Дуглас.

— Поздравляю, Энн. Теперь ты штатная сотрудница Государственного подвала для анализа насильственных преступлений. Мы находимся на глубине шестидесяти футов, то есть расположились в десять раз глубже, чем покойники.

Сотрудники дружно рассмеялись. Я последовала их примеру, но мне казалось странным, что ФБР убрало нас с глаз долой и оставило вариться в собственном соку. Уже то, что наш отдел находился на несколько уровней ниже поверхности земли в помещении без окон, говорило о многом. К нам никто не заглядывал, да и вообще в ФБР мало кто знал, где мы располагаемся.

Все сотрудники отдела занимались преподавательской работой по собственным учебным планам и вели свои узкоспециальные исследовательские темы. И поначалу результатом этого дефицита общих сфер ответственности стало появление ярко выраженного чувства независимости друг от друга. Кроме того, сотрудники крайне редко объединяли усилия на уровне отдела. Исключением были особо сложные дела, требовавшие участия нескольких узких специалистов. Таким образом, мы быстро заработали репутацию ведущих экспертов ФБР по самым странным делам, разобраться в которых не получалось у всех остальных. Постепенно это меняло общую атмосферу в ОПА. Коллективное понимание целей сплачивало нас как команду несмотря на то, что каждый из сотрудников продолжал работать в сфере своих интересов.

Еще одной общей чертой, которую я заметила у сотрудников ОПА, было их подозрительное отношение к начальству. Оно выражалось не в открытом неповиновении или чем-то подобном. Скорее, это была склонность напускать туману или лукавить там, где это было им на руку. Больше всего это было заметно по их отношению к своему начальнику, Роджеру Депью. Сам он называл своих подчиненных неподдающимися и как-то раз сравнил свою работу с тренировкой футбольной команды, состоящей исключительно из нападающих.

Своим определением Депью попал не в бровь, а в глаз. Все сотрудники отдела были личностями как на подбор. На общем фоне они выделялись не только своими характерами и интересами, но еще и биографиями, в конечном итоге приведшими их в ряды агентов ФБР. Тем не менее между ними было и нечто общее — прирожденное понимание психологии преступника. Никто из них не получил образования в области человеческого мышления и поведения, это было просто чутье, которое включалось автоматически. Это было видно по тому, как они анализировали следственные материалы, как выявляли поведенческие стереотипы и насколько востребованными были их интерпретации преступлений и мотивов у полевых агентов. Они были удачливы в работе, и их энтузиазм выходил далеко за рамки повседневных обязанностей. Все они хотели развивать свои уникальные таланты и превращать их в нечто большее.

И мне предстояло по возможности ускорить этот процесс. Вскоре я уже занималась совместными проектами с каждым из четверых «профайлеров первого поколения»: Роем Хэйзелвудом, Кеном Лэннингом, Джоном Дугласом и Робертом Ресслером.

Хэйзелвуд был одним из самых опытных сотрудников ОПА. Он родился в штате Айдахо, получил военное образование и пришел работать в ФБР в 1971 году. Своим типичным для выходцев со Среднего Запада дружелюбием он отличался от других агентов, предпочитавших строгую манеру общения. С присущим ему чувством юмора Рой любил рассказывать историю о том, как он оказался в этом отделе. Дело было в 1978 году. Он только что окончил обучение по программе подготовки руководящих кадров ФБР, и отличные оценки делали его одним из ведущих кандидатов на высокую должность в одном из региональных управлений. Но Хэйзелвуду не хотелось уезжать из Виргинии, где он купил дом и обзавелся семьей. Рой согласился на единственную вакансию, имевшуюся на тот момент в Куонтико: позицию инструктора в области преступлений на сексуальной почве в ОПА. В первый рабочий день в новом качестве он получил ключ от своего нового кабинета — переоборудованной подсобки в дальнем углу подземного этажа здания. Включив свет, он увидел приветственный подарок от новых коллег — на стене за рабочим столом висели черные кружевные дамские трусики.

Все это не обескуражило Хэйзелвуда, и вскоре он стал признанным специалистом по половым преступлениям и убийствам на сексуальной почве. С его пытливым умом и готовностью задавать вопросы он прекрасно подходил для работы в ОПА. Одним из его первых дел было дело об изнасиловании и убийстве, которое по почерку напоминало преступления Харви Глатмена[14]. Поначалу у Хэйзелвуда была масса вопросов, на которые не было ответов. Почему Глатмен связывал своих жертв в нескольких позах и фотографировал в различной степени обнаженности? Откуда он узнал про подобные вещи и почему они его возбуждали? Почему он связывал ноги жертвы полностью, а не только в щиколотках? Копаясь в архивных папках, агент понял, что из дела Глатмена можно сделать еще целый ряд выводов. Он не мог избавиться от ощущения, что есть какая-то причина, по которой человек прибегает к сексуальному насилию, и что очень важно установить, по какой именно. Разобравшись в прошлом преступника, можно получить представление о том, почему он стал убивать. Разгадку Хэйзелвуд нашел в детстве Глатмена. Его мать рассказывала, что мальчиком он привязал шнурок к своему пенису, а другой конец вложил в ящик комода и прислонился к нему спиной. В подростковом возрасте родители снова застали его за занятием аутоэротической асфиксией[15] — на этот раз он привязал к крану и пенис, и шею. Во время расследования дела Глатмена никто не связал эти случаи с убийствами на сексуальной почве, которые он совершил впоследствии. Но для Хэйзелвуда такая связь была совершенно очевидной.

Он поручил курсантам Академии найти и предоставить ему сведения о случаях аутоэротизма со смертельным исходом за предыдущие десять лет. Необходимо было, чтобы эта информация сопровождалась отчетами следствия и описаниями или фотографиями места происшествия. Вскоре на его столе лежало 157 подобных дел, поступивших со всей страны. Он попросил о помощи меня и Ника Грота — психолога, работавшего в местах лишения свободы и читавшего лекции о насильниках в Академии ФБР. Правда, до этого момента у нас не было опыта в таких делах. Более того, оказалось, что тема аутоэротизма со смертельным исходом вообще не изучалась, а Хэйзелвуд — чуть ли не единственный, кто над ней задумался. Ему пришлось разрабатывать ее с нуля и заниматься классификацией всех этих случайных смертей: от обструкции дыхательных путей, компрессии грудной клетки, воздействия химических веществ, газа или электричества. Всего, что угодно, исключительно ради сексуального возбуждения.