Путь. Автобиография западного йога

— Но ведь вам не придется читать лекцию. Мы только просим вас спеть. Пожалуйста, приходите! — Они трогательно улыбались.

Все же я отказался — столь вежливо, насколько был способен. Однако доктор Чаудхури не принял мой отказ. «Я чувствовал, что мне кто-то подсказывал, чтобы я настоял, — говорил он мне позднее. — С этой первой встречи с вами у меня было такое чувство, будто вы мой младший брат. В душе я был уверен, что именно по воле Бога вы должны вернуться к деятельности, к которой готовил вас гуру. Вы можете многое дать людям; очень жаль, если вы не будете делиться этим богатством с другими». В следующие дни он написал мне письмо и звонил несколько раз по телефону, убеждая принять его предложение.

Наконец я спросил себя: «Может быть, это и есть то указание, о котором я молился?» Во всяком случае, иных наказов я не получал. Чтобы проверить эту возможность и посмотреть, что из этого выйдет, я согласился прийти.

Седьмого октября я пел «Гокула Чандру» («Луну Гокулы»). В этом популярном бхаджане (песнопении) говорится о муках набожного человека, которые он испытывал при расставании с вечным Спутником, Богом в облике Кришны: «Если мой Возлюбленный не вернется в Гокулу, то жизнь потеряет для меня всякий смысл. О друзья мои, я оставлю все и пойду искать Его. Если я преуспею в этом, хотя знаю, что Его сознание беспредельно, как океан, все же я обовью Его своей любовью и сделаю Его навсегда пленником своего сердца!» В тревоге, как бы этим публичным выступлением не вызвать неудовольствие Мастера, я сначала очень нервничал. Но вскоре я был увлечен вдохновением этих слов, которые в то время так многое значили для меня. Впервые за последние два месяца, я вновь всем сердцем почувствовал благословение Мастера.

После окончания службы ко мне подошли два человека: один из Индийской студенческой лиги Калифорнийского университета в Дэвисе, а другой из Унитарианской церкви в Сан-Франциско — и пригласили меня прочитать лекции для их групп. Меня удивило, что простая песня могла стать причиной столь значительных приглашений. Объяснив это простой случайностью, я отклонил приглашения, оставаясь непреклонным, даже когда они просили пересмотреть мое решение.

Каково же было мое изумление, когда через несколько недель, подобно доктору Чаудхури, они продолжали настаивать. Сначала они писали мне. Потом неоднократно звонили по междугородному телефону. Наконец я взмолился: «Мастер, может быть, это ваша воля?» Только один раз, когда я вновь появился на публике, мое чувство настроенности с ним не ослабло, а углубилось, а эти приглашения свидетельствовали о каком-то роде руководства мной. Но мой внутренний голос хранил полное молчание. Наконец я согласился.

К моему изумлению, все повторилось. На этих двух лекциях я снова чувствовал благословения Мастера, чего я не ощущал за недели отчаянных молитв в доме родителей. Но ведь во время чтения лекций, очень боясь вызвать неудовольствие Мастера, я должен был бы чувствовать себя хуже. Может быть, размышлял я, именно уклонением от общественной деятельности я на самом деле противился его воле? Во всяком случае, два его особых наставления мне сводились к писательству и чтению лекций. Однако будучи столь несчастным, чем я могу делиться с другими, кроме своей боли? И все же невероятно, но люди говорили мне, что после тех лекций они испытывали чувство радости!

Доктор Чаудхури пригласил меня прочитать лекцию в его ашраме, подкрепив свое приглашение искренним советом: «Я чувствую, что именно на такую работу Бог благословляет вас». На этот раз я проявил готовность принять его предложение и согласился с назначенным им временем моего выступления. Он также настоял на том, чтобы я провел ряд занятий по раджа-йоге в Американской академии по проблемам Азии в Сан-Франциско, членом которой он был. И лекции, и занятия означали для меня, помимо прочего, возможность получить некоторые средства, в которых я очень нуждался.

И все же я продолжал энергичный поиск подходящего места для уединения.

Я уже упомянул, что посетил одно такое место — Нью-Камалдоли, к югу от Биг-Сура, Калифорния, — Римскую католическую обитель. Дон Педро Ребельо, настоятель обители, почтенного вида человек с добрыми глазами и длинной белой бородой, был выходцем из Южной Индии. Мы как-то сразу сошлись друг с другом. Дон Педро согласился устроить меня в их уединенном доме, несмотря на то, что я не был католиком. Он высказал искреннюю надежду, что я перейду в их веру и войду в их орден. Я оставался у них шесть месяцев и глубоко благодарен за то отдохновение, которое они мне предоставили. Но было ли это тем местом, где я должен остаться по желанию Мастера? Этого я не чувствовал. И перейти искренне в католическою веру для меня было бы невозможно. Независимо от моих глубоких переживаний относительно служения Мастеру, церковь придерживалась принципов, которых я просто не мог принять, включая то, что я называю ущербностью католицизма, ограниченностью, хотя думаю, что некоторые из монахов за время моего пребывания там стали в этом отношении помягче. Случилось так, что, не обратив меня в свою веру, некоторые из них стали просить меня научить их методам медитации по системе йоги. Сам Дон Педро в конце концов пришел к тому, что попросил у меня посвящения в крийю и признал Мастера своим гуру «во Христе».

Там же через пару месяцев несколько послушников пытались обратить меня в свою новую веру. Я вовсе не хотел поколебать их настрой, давая им ответы, к которым догмы их не готовили, но не был в состоянии избавиться от их постоянных обращений ко мне. Результатом безуспешных усилий по обращению меня в свою веру стало то, что они начали сомневаться в собственных верованиях. И тогда мне стало ясно, что для меня единственным достойным решением в данной ситуации было совсем уехать из их общины. Едва я пришел к такому убеждению, как сам приор высказался в том духе, что дух послушников будет спокойнее, если меня поблизости не будет.

Мое пребывание в Нью-Камалдоли во многих отношениях помогло мне, хотя я был втянут в теологические дискуссии и не нашел спокойного уединения, которого искал. Наряду с прочим, отшельники показали мне ряд исключительно интересных книг, некоторые из которых были написаны христианскими святыми. Именно из них я выписал многие цитаты, которые поместил в главе «Истоки христианства» этой книги. Я начал собирать материал для книги, замысел которой возник у меня еще после ухода из Общества Самоосознания. После возвращения в прибрежный район Сан-Франциско я продолжил свои исследования в Стэнфордском университете. Доктор Чаудхури оказывал мне содействие рекомендациями и советами. Так, постепенно я начал выполнять указание Мастера, занимаясь писательством.

Даже теперь, к недовольству доктора Чаудхури, я настаивал, что все, что мне надо, — уединение. Хотя я и чувствовал благословение Мастера, когда читал лекции, но решил, что, пока он не объявит мне свою волю, я не позволю себе считать, что моя публичная деятельность была его истинным желанием.

Осенью 1963 года я решил поехать в Мехико, чтобы подыскать место, где мог бы ради возвращения себе точки опоры прожить несколько месяцев достаточно дешево, растягивая небольшие средства, которыми располагал.

Доктор Чаудхури, всегда заботившийся о моем благополучии, делал все для того, чтобы я не допустил, как он считал, ошибочного шага. По его рекомендации я остановился в Седоне, Аризона, в доме его друзей — мистера и миссис Николас Дункан. Я подозреваю, что он им написал, чтобы они предложили мне остановиться на их ранчо. Во всяком случае, они так и поступили. Следующие три месяца я жил бесплатно в домике на ранчо. Я жил очень скромно, тратя десять долларов в месяц. На долгие часы я погружался в медитацию, а остальное время писал свою книгу.

Действительно ли Мастер хочет, чтобы я писал эту книгу? Это было моим последним сомнением. Я страстно молил о руководстве. Однажды ночью ко мне пришло подтверждение в форме видения. Сначала я видел обычный сон, в котором обсуждал с друзьями свой будущий опус.

«Чтобы написать такую книгу, — воскликнул я, — нужно быть готовым поломать все кости своего тела!» Потом, с глубокой страстью произнес: «И я готов к этому!» Как только это было сказано, я ощутил сильнейший прилив энергии вверх по позвоночнику. Сначала я перешел в сознательное состояние, а потом в состояние сверхсознания. Раскрытая книга, которая появилась передо мной, была той книгой, которую я намеревался написать. Моя готовность во сне переломать все свои кости относилась к моему стремлению быть полностью духовно искренним, даже если это означало бы развенчание всех предубеждений. Только обладая душевной искренностью, стоило писать такую книгу. Я должен был приступить к ней с точки зрения открытого и беспристрастного ума, чему противостояли и моя собственная природа, и воспитание, и убеждения.

Как впоследствии оказалось, это было самым трудным испытанием, которое мне пришлось пройти при написании этой книги, первый том которой я опубликовал спустя несколько лет под заглавием «Кризис современной мысли».

Во время моего пребывания в Седоне доктор Чаудхури написал мне и спрашивал, не могу ли я этой зимой провести несколько занятий в его ашраме в Сан-Франциско. Его настойчивость озадачила меня. «Он знает, что я хочу быть в уединении», — думал я. Я ответил ему письмом, в котором отклонил приглашение. Однако странно, но я знал, что не только буду той зимой проводить занятия, а даже буду жить в этом ашраме! Как все это может случиться, хотел бы я знать?

Через три месяца после моего приезда в Седону супруги Дункан решили поехать в Индию. С их отъездом я терял место своего обитания. В то же время родители просили меня провести с ними Рождество в Атертоне. После некоторых размышлений я решил возвратиться туда на праздники, а потом, после Нового Года возобновить поиски места уединения в Аризоне или в Мексике.