54
Одним из имен, что Конрауд нацарапал на клочке бумаги, пока находился в цокольном этаже Вивильсстадира, было Катрин Андрьесдоуттир. Он знал, что женщине уже далеко за восемьдесят и после недолгих поисков обнаружил, как ему казалось, именно того человека, которого искал. Возраст, по крайней мере, совпадал. Он позвонил по указанному в телефонном справочнике номеру, и женщина на другом конце провода подтвердила, что в пятидесятые годы она действительно лечилась в диспансере. Плюс ко всему, она с удовольствием согласилась на его визит: гости к ней захаживали нечасто, так что посещение Конрауда было для нее прекрасным поводом разнообразить свою рутину.
Катрин была вдовой и проживала в доме, обитателями которого являлись пожилые люди. Работавшая там вахтерша оказывала жильцам различные услуги, в том числе готовила еду для тех, кто ее об этом просил. Катрин с улыбкой поведала Конрауду, что с готовкой пока прекрасно справляется и сама, так что повара ей не требуются. Он поинтересовался, как ей здесь живется, присаживаясь на предложенный хозяйкой стул. Катрин ответила, что ее все устраивает. Бодрая и словоохотливая, она произвела на Конрауда приятное впечатление. Катрин хорошо помнила свое лечение в Вивильсстадире и отметила, что персонал диспансера был достоин самых высоких похвал: все – от заведующего до последней санитарки – были заботливы и обходительны. Катрин клали в диспансер трижды – каждый раз по причине туберкулеза – и она входила в самую первую группу пациентов, которых лечили новыми препаратами, благодаря которым болезнь была со временем искоренена.
– В диспансере работали замечательные люди. Они из кожи вон лезли, чтобы наше пребывание там было приятным – насколько возможно, разумеется. В конце концов, диспансер – это ведь не курорт, – покачала головой старушка. – Когда бушевал туберкулез, страдальцев через Вивильсстадир много прошло. Болезнь-то ведь это была страшная – сколько людей покалечила и поубивала! В том числе и молодых – вернее, в первую очередь молодых. Мне вот всего одиннадцать лет было, когда я попала в диспансер – сначала были легкие поражены, потом и… ну, в общем, молодежь чаще всех страдала.
– А вы не помните среди пациентов некоего Лютера? – спросил Конрауд. – У него был туберкулез костей, и он хромал.
– Лютера?
– Лютера К. Ханссона. Он был гораздо старше вас – родился в двадцать первом году.
Женщина наморщила лоб под копной седых волос. Вокруг ее дородной фигуры витал аромат только что испеченного хлеба. Через пару мгновений она покачала головой:
– Нет, что-то не припоминаю…
– Он был хромоногий, – повторил Конрауд. – Лечил его доктор по фамилии Хейльман.
– Мне очень жаль, но мне это ничего не говорит.
Конрауд не мог решить, насколько далеко ему стоит заходить со своими вопросами и как сформировать главный из них.
– Причина, по которой я этим интересуюсь, в том, что этот Лютер, возможно… как бы вам сказать… имел дурные склонности, если вы понимаете, о чем я.
Катрин вопросительно смотрела на него, будто хотела услышать дополнительное толкование его слов.
– Нездоровое влечение… к девочкам, – объяснил Конрауд. – Того же возраста, в котором были и вы.
Только в тот момент пожилая женщина поняла, что стало поводом его визита. По телефону Конрауд был краток – сказал только, что ему требуется кое-какая информация о пребывании Катрин в диспансере, а поскольку представился он только именем, не называя фамилии, она приняла как данность, что он журналист.
– Так вы не из газеты? – спросила Катрин.
– Честно говоря, нет, – признался Конрауд. – Раньше я работал в полиции. Но теперь я уже на пенсии.
– А при чем здесь… этот Лютер? Почему вы о нем спрашиваете?
– Вы его помните?