– Жена? – удивленно переспросил Филипчук. – Где?
– Она медсестра. Вообще-то она в медсанбате, но сейчас здесь у вас, в полку. Клименко, не знаете?
– Клименко, – повторил Филипчук. – Клименко…
– Аня, – добавил Сабуров.
– Аня? Так бы сразу и сказали. Конечно, знаю.
– С ней все в порядке? – спросил Сабуров.
– По-моему, да, – ответил Филипчук. – Я ее вечером, часов в шесть, видел. По-моему, все нормально, – повторил он с некоторым сомнением в голосе, потому что с тех пор, как не видел Аню, прошло уже семь или восемь часов, а за семь-восемь часов в Сталинграде все могло случиться.
– Если увидите ее, когда вернетесь, – сказал Сабуров, – сообщите ей, что с Сабуровым все в порядке… И что я ей привет передал. Или даже не надо – просто, что со мной все в порядке.
– Хорошо, – сказал Филипчук. – Я не только сегодня, а и вчера ее видел у Ремизова. Старик ее почем зря ругал.
– За что? – уже догадываясь, спросил Сабуров.
– За то, что лезет, куда не надо. А старик до сих пор видеть не может, когда женщину ранят или убивают. Кричал, ногами топал и выгнал. А потом вызвал своего Шарапова и велел наградной лист принести. У него это все сразу делается.
Сабуров улыбнулся и почувствовал благодарность к Ремизову не столько за наградной лист, сколько за то, что он ругал Аню и топал на нее ногами.
Они дошли до развалин, около которых Сабурова схватили полчаса назад. Там по-прежнему сидел Григорович.
– Сабуров? – спросил он тихо.
– Да.
– Обратно идешь?
– Обратно.
Григорович придвинулся ближе и пожал руки Сабурову и Филипчуку. На голове у него белела повязка.
– Что это у тебя? – спросил Сабуров.
– Еще спрашиваешь. Рука-то у тебя как кувалда. Так меня пихнул, что весь лоб об камни раскровенил.