Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Сафонов (Глобе). Ну, что ты будешь делать? Как назначил его начальником особого отдела, так он все показывает людям, что не боится.

Валя. Я уж его удерживала, удерживала.

Сафонов. Молчи уж! Удерживала она! Я знаю, как ты удерживаешь. Сама лезет не знаю куда, потом рассказывает – удерживала она!

Лейтенант (в дверях). Товарищ капитан, к телефону.

Сафонов выходит.

Глоба (Вале). Как живете, Валентина Николаевна?

Валя. Как все, товарищ Глоба. Как все, так и я.

Глоба. А как все живут?

Валя. А кто как.

Глоба. Эх, времена пошли. Женщины – и вдруг на фронте. Я бы лично вас берег, Валечка. И вас и вообще. Пусть бы вы нам для радости жизни живыми всегда показывались.

Валя. У нас что же, другого дела нет, как вам показываться для вашей радости живыми?

Глоба. А то как же? Для чего создается женщина? Женщина создается для украшения жизни. Война – дело серьезное. Во время ее жизнь украшать больше, чем когда-нибудь, надо, потому что сегодня она – жизнь, а завтра она – пар, ничего. Так что напоследок ее, жизнь-то, даже очень приятно украсить.

Валя. Так что же, по-вашему, жизнь – елка, что ли, игрушки на нее вешать?

Глоба. А хотя бы и елка. Вполне возможно. Я не про тебя говорю, ты девушка серьезная, тебе даже со мной разговаривать скучно. Но женщина все-таки – это радость жизни.

Валя. Не люблю вас за эти ваша слова.

Глоба. А меня любить не обязательно.

Входит Сафонов.

Сафонов. Что за шум?

Глоба. У нас тут с Валентиной Николаевной снова несогласие насчет роли женщины в текущий момент. До свидания, Иван Никитич, я к себе пойду. И, как всегда, в медицинской профессии будут меня ждать неожиданности. Семь дней меня не было, и кто, я ожидал, будет живой, – помер, а кто, я ожидал, помрет, – непременно живой. Вот увидишь. (Выходит.)

Валя. Устали?