Престон. Ничего. Кое-кто из наших пробовал их напоследок поддеть. Но они дали сдачи – сказали, что значительная часть нашей прессы не является, по их мнению, голосом американского народа и что, наоборот, они считают, что оскорбят наш народ, если признают такую прессу его голосом.
Смит. Неплохо.
Престон. Мне тоже понравилось. Сегодня буду на все корки разделывать их за это. Стало трудно работать, Гарри, особенно в нашем иностранном отделе.
Смит. Почему?
Престон. Торопимся, пишем много глупостей. Противно. И шеф безумствует, особенно когда Гульд сидит здесь.
Смит. Я тоже это заметил.
Престон. Ничего не поделаешь – во время войны шеф пожадничал, переборщил влево. Не послушал Гульда. А теперь дает задний ход, но никак не хочет понять, что для этого даже автомобиль надо сначала хоть на секунду остановить. Нет, ему подай сразу полный ход назад.
Смит. Не пробовал возражать?
Престон. Возражать? Какой смысл? В конце концов я для него не больше чем рабочий на конвейере. Вчера я привертывал левое колесо, а сегодня он приказал мне привертывать правое. Он искренне удивится, если я начну возражать, и найдет другого. И этот другой все равно будет делать то, что захочет он. А он хочет крайностей, потому что этого хотят его большие хозяева с Уолл-стрита. И если он начет им возражать, они точно так же найдут другого вместо него, как он – другого вместо меня. Не так ли?
Смит. Верно, но противно.
Престон. Противно, но привычно, и потом, в конце концов я только редактирую свой отдел, а все эти пакости пишут и подписывают другие, независимо от того, я здесь сижу или не я. Кстати, посмотри сегодня двадцать строк
Харди. Все-таки он страшная скотина.
Значит, в Россию?
Смит. Еще не знаю. Сегодня должен дать ответ шефу.
Престон. Разве? А я уже сегодня отправил просьбу о визе для тебя.
Смит. Вот как? Значит, он уже решил, что я решил?
Престон. Нет, проще. Он решил, что он решил, и, стало быть, это решено. Доброй ночи, Гарри.
Смит
ebooksa