– По-твоему, – перебил его командующий, – где твой танк прошел, там все умерло. А пехота, если она не дура, пересидела на дне окопа да и снова взялась за винтовки. А у японцев она не дура. Николай Иванович, – снова обратился он к Постникову, – сколько у Сарычева машин?
– Восемьдесят три, – сказал Постников.
– К началу будет девяносто, – поправил Сарычев. – Заканчиваем ремонт.
– А когда начало? – насмешливо спросил командующий и, сидя, что Сарычев замялся, добавил: – Когда машины выйдут из ремонта?
– Через двое суток.
– Ну, это еще так-сяк.
Командующий сделал несколько шагов по окопу и вдруг обратился к Артемьеву, который прижался к стенке окопа, готовый пропустить его:
– Как, практикуетесь в японском? Я разведчиком сказал, чтобы они вас брали, если понадобится.
– Практиковаться нет времени, товарищ командующий!
– Да, уж у него не разгуляешься, – с одобрительной полуусмешкой посмотрел командующий на Постникова.
Пройдя мимо Артемьева, он повернулся в окопе лицом к японским позициям и на минуту замер так, облокотясь о бруствер и пристально вглядываясь в лежавшие впереди холмы.
Во всей его позе было такое внимательное ожидание, словно этот военный пейзаж, эти бурые холмы с японскими окопами и блиндажами, которые он мог видеть отсюда простым глазом, были в состоянии ответить на один-единственный волновавший его сейчас вопрос: «Как все это выйдет на деле?»
«Да ведь он волнуется», – глядя на командующего, вдруг подумал Артемьев и был прав – командующий действительно волновался.
Это было волнение человека, перед глазами которого лежали не просто блиндажи, окопы и артиллерийские позиции, танкодоступные лощины и танкоопасные пески, а лежало будущее поле боя с войсками того самого проклятого капиталистического окружения, которое на его памяти грозило ультиматумом Керзона, устраивало налеты на АРКОС, убивало дипкурьеров и послов, терзало в застенках железнодорожников КВЖД, вынуждало вводить карточную систему, расходовать текстиль на красноармейские гимнастерки, а сталь – на снаряды и танки, на те самые танки, которые через несколько суток пойдут вперед, через эти песчаные барханы.
– Николай Иванович! – тихо подозвал командующий Постникова и еще тише, так, чтобы не слышал никто, кроме Постникова, спросил: – Как, по-вашему, можем докладывать в Москву о готовности?
– Начальник штаба считает, что можем, – на двадцатое.
– А как думаете вы? – спросил командующий, подчеркивая «вы» и вкладывая в свой вопрос все то молчаливое уважение, которое он питал к скромному и знающему Постникову.
– Я тоже так думаю.
Через пять минут, когда, закончив рекогносцировку, командующий в сопровождении Сарычева и Постникова двинулся в обратный путь, к Артемьеву, шедшему позади них, пристроился командир стрелкового полка, в расположении которого они находились.
– Ну, что у вас в штабе слышно? – тихо спросил он, идя рядом с Артемьевым.