Том 2. Неживой зверь

22
18
20
22
24
26
28
30

Марья, очевидно, совсем была идиотка.

Клавденька вернулась в свою комнату. За окном был густой туман, белый, как пар. Комнатка была сырая, в углах обои отстали.

Марья принесла чай, молоко, баранки. Поставила на стол, заглянула за дверь, за окно, подошла к Клавденьке и сказала шепотом:

– Ты только на меня не говори. Клаша-то – Иван!

Клавденька выпучила глаза.

– Ты только молчи. Она здесь два лета в кучерах служила.

– Ничего не понимаю! – растерялась Клавденька. – Почему же она вдруг горничная?

– А вы лошадей не держите, вот она и так. Ей лишь бы тут. Мельница-то не работает.

Она нагнулась к самому Клавденькиному лицу и, обдавая ее запахом соленого огурца, зашептала:

– Водяник она. Водяной. Из речки она. Иван-то, с этого затона, с за мельницы.

Она быстро выпрямилась и пошла было к двери, но с полпути повернулась и сказала уже громко:

– У тебя вон и иконы-то в целом доме ни одной. Так еще не такие к тебе придут.

«Сумасшедшая! Сумасшедшая! – думала Клавденька. – Господи! Хоть бы Володя скорее вернулся».

Голова болела, в глазах рябило.

– Отдохну, пойду в город, поговорю с кем-нибудь, с аптекарем, что ли. Ведь никого я здесь не знаю!

Она даже всплакнула немножко. Потом легла, закрылась потеплее и заснула. А когда проснулась, оказалось, что проспала почти весь день. И проснулась от шороха. У стола стояла огромная Клаша и вертела в руках тарелку, очевидно, накрывала на стол.

– Клаша, – сказала Клавденька. – Правда, что вы в кучерах служили?

Клаша подошла к постели. Вблизи лицо у нее было пухлое, глаза светлые, с белыми телячьими ресницами.

– В кучерах? – переспросила она совсем спокойно. – Работать каждому надо.

– Значит, правда?