Посторонний человек. Урод. Белый аист

22
18
20
22
24
26
28
30
Гурик Синичкин

У нас в классе давно идет спор: сколько же в конце-концов нашей Софье Ивановне лет. На лицо совсем молодая, глаза веселые, морщин тоже нет, а вот волосы почему-то все белые, как у бабушки Селивановой. Только у той на макушке торчит маленький узелок, а у Софьи Ивановны две толстые косы вокруг головы обвиты, точно жгуты.

Софья Ивановна носит какие-то странные ботинки, которые скрипят при каждом ее шаге. Гурик Синичкин уверяет, будто наша классная руководительница хитрая и нарочно заказывает такие ботинки в специальной мастерской, чтобы мы слышали, как она подходит к классу, и успели приготовиться к уроку. Он утверждает, что в этой мастерской могут сделать любую обувь: со скрипом, без скрипа, широкую, узкую, — какая потребуется.

И в этот раз мы тоже услышали, как Софья Ивановна подходила к нашим дверям, и притихли. Мы как-то раз собирались поздравить ее с наступающим праздником, и Натка Черепанова, председатель совета отряда, приготовила целую речь. Но Натка зря готовилась, зря волновалась. Ей не пришлось сказать ни одного слова, потому что Софья Ивановна вошла такая расстроенная, какой мы никогда ее не видели.

— Мне вчера было стыдно на педсовете, — сказала Софья Ивановна и начала называть фамилии ребят, у которых были двойки.

Больше всего она, по ее словам, беспокоилась за меня и Гурика Синичкина. Она просто не знала, что с нами делать, какие меры принимать. Ей было очень обидно за таких способных, умных ребят, которые определенно могли бы учиться на четверки.

Гурик Синичкин сидел и улыбался. Софья Ивановна глянула на него один раз, потом другой и спросила: неужели ему так весело? Гурик наклонил свою рыжую макушку и подмигнул мне одним глазом.

— Хорошо, — сказала тогда Софья Ивановна строго и поджала губы, точь-в-точь, как моя мама.— Вижу, мои слова бесполезны и время трачу я зря. Лучше я потолкую с вашими родителями.

Меня даже мороз пробрал после таких слов. Я заранее знал, чем кончится разговор Софьи Ивановны с моей мамой.

Но Гурик не думал унывать. В перемену он хлопнул меня по плечу и потащил в коридор.

— Брось, Юрка, киснуть! Если обо всем думать, то голова распухнет. Пойдем-ка лучше в буфет, пончики с вареньем есть. Слышишь, как вкусно пахнет?

Он засопел и начал рыться в карманах клетчатых брюк. Сначала вытащил гвоздь, затем вытянул за резинку рогатку, потом носовой платок и, наконец, смятую десятирублевку.

 От пончиков я, конечно, отказался. Какие там пончики, если на душе неспокойно.

— Как хочешь, — почему-то обрадовался Гурик. — Не пойдем, так и не надо. Я ведь тоже не особо настаиваю. Я утром плотно позавтракал, и эту десятку можно употребить на кино. Говорят, скоро пойдет новый индийский фильм. Папа смотрел в Москве и очень хвалит. Да брось ты, пожалуйста, ломать голову из-за каких-то пустяков. Я лично своей матери и не собираюсь ничего говорить. Зачем расстраивать? Плюнь на все, береги здоровье! Потеряй дневник — и дело с концом.

Но мне было не до шуток.

— Попробуй, потеряй! — сказал я. — В прошлом году мне такая взбучка от мамы была, до сих пор помню. А тогда я ведь, не нарочно его потерял.

— Да... — многозначительно произнес Гурик и повертел рыжей головой по сторонам. — У тебя, оказывается, очень беспокойная мать. Я просто не понимаю, как ты живешь с такой матерью? На твоем месте я не выдержал бы и давно сбежал!

А мне и в самом деле сделалось почему-то очень обидно. Вот живет человек, никто его не трогает, делает он что захочет, а тут... В последнее время мама редко стала уходить по вечерам из дома. Засадит нас с Лилькой за уроки, а сама сидит над душой, даже тошно становится. Спасибо еще, дядя Дема нет-нет да заглянет к нам, а то прямо хоть реви от тоски.

— Может, и сбегу!—неожиданно выпалил я. — Откуда ты знаешь, о чем я думаю? Может, уже готовлюсь, только весны дожидаюсь?!

Гурик опешил, вытаращил на меня глаза и придвинулся вплотную.

— Юрка!—вдруг закричал он радостно. — Ты просто гений! Просто герой! Пожалуй, и я махну с тобой за компанию! Куда двинемся? Когда?