CoverUP

— Очень интересно, — скептически хмыкнул Даня. — Необычно и таинственно.

— Подожди, — прервала свой певучий рассказ Ада и махнула на него рукой с некоей досадой. — Я несколько лет прожила с ней практически стена в стену рядом, а главного про неё не знала. Пока не оказалась с ней и ещё одним соседом как-то в лифте. Мы и жили-то на втором этаже, чего нам этот лифт в тот день сдался, ума не приложу, а только вот оказались и все тут. Ну, у меня тяжелая банка с краской была, я надумала окошки к лету освежить, а силы не рассчитала. Еле-еле эту банку до подъезда доволокла, а дальше по лестнице сил у меня не было её поднимать. Зашла я в этот ящик, спаси Господи мочой пропахший, а тут и Вера в него шмыгает. Бледная какая-то. Но поздоровалась все равно. Только лифт закрываться стал, в последний момент заскакивает ещё и Семен Петрович. Сосед, что надо мной живет. Вот он, кстати, топал по квартире сильно.

— Не очень хороший человек поэтому? — ехидно осведомился все тот же неугомонный Даня.

— Почему нехроший? — простодушно (даже чересчур, подумалось Маре) удивилась Ада. — Хороший. Только топал сильно. Так вот, не перебивай, а то я все забуду. Набились мы в лифт — Вера, Семен Петрович, я и банка с краской. И поехали. А Вера в одну секунду, как Семен-то к ней случайно прикоснулся, из бледной вдруг вся красная-красная сделалась, руки у неё тоненько так задрожали, гляжу — а под ней лужа расплывается. И все это моментально случилось, сколько там лифт с этажа на этаж поднимался? Только двери открылись, Вера как шуганет к себе в квартиру, я и опомниться не успела. Только дверь хлопнула и замки запорные загремели. Я удивилась очень, но чего вмешиваться-то? Взрослый человек, сама знает, что делать. А вечером Вера ко мне пришла. Сроду не приходила, а тут приходит. Смущается вся, извинения просит. И рассказывает, что болеет она с детства такой странной болезнью, что называется андрофобия. А по простому говоря, мужиков она не выносит. Только рядом с каким, даже самым завалящим, окажется, тут же в жар её бросает, но не в любовную горячку, а в болезненный, как при гриппе. Кости ноют, иногда выворачивать начинает, иногда и описается так, что сама не заметит.

— Что, что? — вдруг подался вперед молчавший до этого Ринат. Мара отметила, что в голосе его зазвучал неподдельный интерес. Впрочем, это было не удивительно. Он сам страдал от странной фобии.

— Непреодолимая боязнь мужчин, — с торжественным видом объявила Ада и обвела присутствующих знающим взглядом. — До того, что рвало её от случайного прикосновения или писалась она непроизвольно от того же. Очень неудобная болезнь….. Мужиков-то вон сколько по улицам ходит, от каждого не убережешься. А в то время на дому не очень-то работу найдешь. Компьютеров не было. Вера, правда, выкрутилась. Как-то она сумела переводчиком устроиться работать. Раз в несколько дней моталась в издательство, свои бумаги переведенные отвозила, другие забирала. У неё и старенький Запорожец был. Пришлось на права выучиться. Герой она была. В то время женщина, что автомобиль водит, редкость была чудная.

— А зачем вы нам это рассказываете? — Маре не нравилась Ада. И не нравилось то, к чему она вела своим нелепым и странным рассказом.

— А поймешь сейчас, — рассмеялась бабка, которая, по мнению Мары, была совсем не бабкой. — Так вот. Проплакалась мне Вера на плече в тот вечер о болезни своей жуткой, и ушла себе. Кстати, я тогда долго её не видела. Несколько месяцев, наверное. А дачный сезон начался, вспомнила. Я после работы как на вторую смену каждый вечер прямо на свой загородный участок выезжала, так утром с него опять на работу отправлялась. Картошка, помидоры, огурцы. Все на зиму запасала. Так все делали. В августе похолодало резко, я в городе ночевать осталась. И вдруг вечером вижу из окна: идет Вера, недотрога моя, а с ней мужик какой-то. Держит её под ручку и прямо глаз не сводит. И ей-то хоть бы что. Смеется, аж морду свою в небо запрокидывает.

— Так она вас обманула про болезнь? — спросил разочарованно Ринат.

— Не, — Ада покачала головой. — Не обманула. Она, оказывается, татуировку сделала. Чтобы болезнь отогнать. И сработало! Это древние обереги.

— А что сделала-то? — Даня забыл о своем скептицизме.

— Этот самый….. — Ада понизила интимно голос и похабненько захихикала. — Ну, вы понимаете…

— Нет, — Маре было стыдно и неприятно. — Не понимаем.

— Ну, он…. — Ада заерзала пуще прежнего. — Мужское достоинство.

И якобы стыдливо опустила глаза. «Переигрывает», — подумала Мара почему-то тут же.

— Фаллос? — строго спросила она.

— Он самый, — опять задребезжала Ада. — Фаллос, да. В очень скрытом месте сделала, тогда это вообще у женщины невиданным позором было. Татуировку сделать, да ещё ТАКУЮ! Но помогло, да. Как противоядие.

— Точно помогло? — вдруг заволновался Ринат. — Это может помочь? От страхов, которые фобии?

Ада прикрыв глаза, помолчала несколько секунд и ласково, припевно заговорила, словно замурлыкала:

— Твой оберег — круг. Фигура, у которой нет ни начала, ни конца, и каждая точка на нем равновесна другой. Совершенная форма, у которой нет ни единой острой грани. О круг нельзя пораниться, и об него невозможно зацепиться. Он — беспристрастный, он никакой. Круг — это постоянное возвращение к самому себе, к исходной точке. Повторяющееся до бесконечности действие. Абсолют.