CoverUP

Он старался, чтобы голос его одновременно твердо звучал и не был слышен окружающим. Ещё Парень действительность отражал и вовсе не хотел, чтобы его приняли неадекватного за дурика. Скорпион остановился на мгновение, как-то хитро (Даня мог поклясться в этот момент, что именно так) посмотрел на него, опустился на свои все конечности угрожающе и поднял хвост.

— Что ты собираешься….. Что?! Нет!!!

Скорпион вонзил хвост в руку Дани, и это было настолько больно, ощутимо и реально, что парень не мог сдержать крик, прокатившийся небольшим, но упругим мячиком по крышам стоящих в давке изможденных авто. Из окон, привлеченные сменой обстановки, стали высовываться люди, кто-то выскочил из машины.

По телу Дани, забираясь глубже все внутрь, стремительно просачивалась невероятная боль. Там, где проходила она, органы набухали, раздувались, теснили друг друга, выталкивали наружу. Взад вперед по этой заливавшей Даню болевой волне бегал, задорно подняв хвост, маленький скорпиончик, то ныряя внутрь Дани, то выскакивая наружу. Ему доставляло удовольствие бороздить тело парня невероятным способом.

Наконец, он остановился и произнес:

— Ну, ты чего? Иди смелее. Иди за мной. В вечное одиночество, которое не будет причинять муки тебе. Ты им будешь наслаждаться.

Затем он прибавил зловеще:

— Наверное….

И скрылся теперь уже в навсегда дебрях Даниного затухающего разума. Даня уходил в свой путь последний среди толпы прижатых друг к другу людей в железных коробках, одиноким настолько, как никогда в жизни.

На глазах изумленного мужика, еще несколько минут назад оживленно общавшегося с Даней, последний схватился за горло двумя руками. Лицо его резко набухало отеком. Набрякли противоестественной старостью верхние веки, повисли щеки, распухли губы, страшно стал вываливаться язык, уже не помещающийся во рту.

Парень попробовал что-то сказать, но голос был настолько сиплым, что невозможно было понять ни единого слова. Ещё через мгновение Даня, потеряв равновесие, большой безвольной куклой свалился на капот машины, скатился по гладкому боку авто и упал в пространство, зажатое автомобильной пробкой. Мужик, резко прервав разговор, выскочил из авто, пытаясь сообразить, что нужно сделать в первую очередь, кинулся к упавшему, на ходу пытаясь вспомнить номер, по которому вызывают Скорую. «Как врачи проедут в этой плотной стене машин?», — подумал он судорожно, кляня судьбу, которая, ко всему прочему, подкинула ему это с ребус похоже, что умирающим, неизвестным.

Глава двенадцатая. Все какие-то более странные, чем обычно

Гера искал Тумбу. Он знал, что милиция пыталась выследить пса, но не нашла. Гера был рад этому обстоятельству. Потому что при любом раскладе чувствовал себя предателем. Напуганный Яськиными прогнозами, он сдал своего старинного друга. Пришел в отделение и написал заявление. И подпись свою поставил, старательно выписывая каждую закорючку. Прямо сказать, он поставил Тумбу прямо под пули. В голове у Геры крутилась страшная картина: Тумба, распятый на грязной серой стене под дулами автоматов. «Взвод, готовсь! Пли!». И мохнатое ушастое тело конвульсивно дергается под пулями и медленно оседает на землю.

Душа Геры разрывалась и от своего предательства, и от непереносимости после этого жить дальше, и от жалости к мохнатому другу.

И ещё немного от обиды. Почему Тумба так поступил с ним? Почему накинулся, словно дикий зверь на Геру, который всегда угощал его пончиками, оставшимися после трудового дня? Он чесал ему колтуны за ушами, разговаривал с ним бесконечными южными вечерами, особенно долгими, когда поговорить не с кем, доверял псу самые сокровенные свои тайны…

Гера передвигался по знакомым улицам странными зигзагами. Он заглядывал во все места, где любил валяться Тумба, парень всегда находил пса на каком-нибудь из них. И Тумба всегда, абсолютно всегда был рад видеть его. По крайней мере, он начинал усиленно вилять хвостом и высовывал свой розовый язык так далеко, что, казалось, он вот-вот начнет лизать парню лицо.

До этого, правда, никогда дело не доходило, Гера, конечно, никогда не допускал этого, но ведь намерения-то у мохнатого друга явно были. Что, несомненно, говорило о том, что чувства, по крайней мере, были взаимны.

Парень заглянул в дыру под бетонным забором у дома Людмилы Степановны, на источник под тремя березами, в дыру между гаражом и забором у Михаила Сергеевича. Везде было пустынно.

Он было совсем уже отчаялся. Но, возвращаясь домой, у самой своей калитки услышал тихий то ли плач, то ли стон. Гера насторожился, зашел во двор и тут увидел Тумбу. Вернее, печальное создание, которое осталось от жизнерадостного пса.

Тумба лежал под крыльцом на самом солнцепеке, очевидно, уже не имея сил отползти чуть дальше в тень раскидистых кустов, что находились буквально в нескольких шагах от него. Шерсть, обычно задорно и непринужденно свалявшаяся, но не терявшая блеска и даже некоторого определенного собачьего лоска, сейчас выглядела потрепанным драным половиком. В ней не было и намека на живой свет пусть чумазой, но независимой собаки. Даже за несколько шагов Гера увидел, что уши и глаза у Тумбы гноятся, а нос сухой и горячий, что, как всем известно, выражает состояние очень неудовлетворительного собачьего здоровья.