Мои уши утратили способность отделять один звук от другого. Я не мог определить, разрывались ли бомбы справа или слева, сверху или внизу нас. У Командира таких трудностей не возникало. Более того, кроме Германна он был единственным человеком, который знал наше положение относительно положения нашего палача; возможно еще Крихбаум отслеживал ситуацию. Мое собственное ощущение направления исчезло. Я видел только то, что стрелка глубиномера медленно ползет по шкале: мы погружались еще глубже.
Стармех нависал над плечами рулевых-горизонтальщиков. Его лицо в свете света ламп четко вырисовывалось силуэтом на фоне темноты, и каждая черта его лица четко выделялась, как у актера, освещенного прожекторами снизу. Его руки выглядели восковыми. На одной щеке было темное пятно грязи. Его веки были плотно сжаты, как будто свет раздражал его.
Рулевые на горизонтальных рулях неподвижно сидели перед своими кнопками. Наши рули управлялись с помощью силовых приводов. Подводная лодка U-A обладала всеми современными устройствами. За исключением, разумеется, приспособления, позволяющего следить за противником на глубинах более перископной.
Передышка? Я постарался получше устроиться на своем месте. Корвет не будет заставлять нас долго ждать. Он просто делает еще один галс, в полной уверенности, что их трижды проклятый АСДИК будет держать нас на крючке. Сверху над нами все свободные матросы должны быть на мостике, просматривая море в поисках знаков нашего присутствия. Они не видят ничего, кроме полосатых меток на бутылочно-зеленой поверхности, бело-зеленой мраморной бумаге с отдельными мазками черного. Мерцание всплывшего масла на поверхности их бы больше обрадовало…
Оператор гидрофона все еще не двигался. Никаких новых контактов. Командир резко поднял голову. «Хотел бы знать, найдут ли они нас снова…»
Он наклонился вперед и обратился к Германну: «Проверить, удаляется ли корвет». Затем нетерпеливо добавил: «Ну как, есть какие-то изменения?»
«Шум постоянный, Командир», — ответил Германн. Затем, через некоторое время: «Шум усиливается».
«Пеленг?»
«Пеленг постоянный на два-два-ноль, Командир».
Немедленно Командир скомандовал поворот право на борт. Мы возвращались на свой старый след. Обоим моторам было приказано дать малый ход вперед.
Капли сконденсировавшейся влаги срывались и отмечали почти осязаемую тишину с регулярными интервалами: шлеп, шлеп, бульк.
Новая серия разрывов заставила плиты настила затанцевать и задребезжать. «Сорок семь, сорок восемь», — считал Крихбаум. «Сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один».
Я взглянул на наручные часы: 14:30. Когда мы погрузились? Должно быть, это было сразу после полудня, так что нас атаковали уже около двух часов.
У моих часов была красная секундная стрелка. Я сфокусировал свое внимание на ней и стал вычислять интервалы между разрывами. Прошло две минуты и тридцать секунд: новое сотрясение. Тридцать секунд: следующее. Двадцать секунд: еще одно.
Я был рад, что могу на чем-то сосредоточиться. Для меня не существовало ничего, кроме вращающейся красной стрелки. Пальцы правой руки сжались вокруг левого запястья, как будто чтобы усилить мою концентрацию. Это пройдет — должно пройти.
Сорок четыре секунды: еще один сильный, сухой разрыв. Я отчетливо почувствовал, как мои губы, которые беззвучно произносили слова, замерзли в овале, обнажившем мои зубы. Я протянул руку, чтобы уравновесить себя и потерял из виду циферблат.
Командир приказал погрузиться еще на двадцать метров.
Теперь двести метров. Сердитый скрежещущий звук пробежал по корпусу подводной лодки. Испуганные глаза матроса-новичка белели в полумраке.
«Могильный сверчок», — прошептал Командир.
Очень забавно. Эти ужасные звуки издавала деревянная обшивка лодки. Внутренняя структура подлодки отвечала на силы, воздействовавшие на её корпус. Двести метров: замечательная круглая цифра. Каждый квадратный сантиметр стальной кожи теперь подвергался воздействию усилия в 20 килограмм — 200 тонн на каждый квадратный метр, а ведь наши листы обшивки были всего лишь два сантиметра толщиной.