Моя мысленная инвентаризация была прервана появлением двоих товарищей по несчастью — Дориана и гардемарина.
«Наверху хорошо и холодно», — произнес старшина. «Вторая вахта — собачья вахта». Он повысил свой голос: «До смены вахт пять минут».
В этот момент через комингс носовой переборки переступил второй помощник, закутанный столь тщательно, что между воротником и зюйдвесткой были видны лишь его глаза, как прицел.
Он пару раз согнул колени и стал взбираться по трапу. Неписаным правилом было: сменяющуюся вахту отпустить на пять минут раньше срока.
Мне был назначен кормовой сектор наблюдения по правому борту. Вскоре мои глаза привыкли к темноте. Небо было немного светлее, чем чернильное море, так что горизонт виделся как неясная линия. Во влажном воздухе наши бинокли быстро запотели.
«Передайте наверх замшу», — распорядился второй помощник вниз, но очень скоро кожа насытилась влагой и стала только размазывать пятна по линзам. Скоро мои глаза стали болеть и я вынужден был закрывать их на несколько секунд. Никто не разговаривал. Вибрация двигателей, шипение и рокот волн быстро слились в мирную оболочку звуков, прерываемый только случайным гулким ударом, когда чье-либо колено задевало кожух мостика.
Наблюдающий за кормовым сектором по левому борту громко зевнул. Второй помощник резко обернулся. «Смотри в оба!» — произнес он укоризненно. «Держи глаза широко открытыми».
Моя шея начала чесаться, но я был спеленат как мумия и мне пришлось отказаться от привилегии, которую бы не задумываясь выполнил любой бабуин. В любом случае, второй помощник тут же заметил бы, если кто-нибудь позволил себе такую вольность, как расстегнуть пуговицу.
Все, что я знал о нашем Номере Втором, это то, что он пришел из предместий Гамбурга, что ему светила университетская карьера, но он отказался от неё в пользу банковского дела. Затем он поступил добровольцем в военно-морской флот. Осчастливленный жизнерадостным темпераментом, он снискал расположение всех — молодой человек, который исполнял свои обязанности от и до, при этом с легкомысленным апломбом и полным отсутствием суеты. Хотя его подход к делу радикально отличался от манеры старшего помощника, он был единственным человеком на борту, чьи отношения с ним были почти сердечными.
Наш кильватерный след светился фосфоресцирующим светом. Ночное небо было полотнищем черной материи, украшенной алмазами. Все звезды были отчетливо видны. Луна была полной, но тусклой. Её свет был бледным, выбеленным и отдавал зеленью. Видимость над поверхностью воды была очень скверной.
Несколько облаков проплыло через диск луны. Я едва мог отличить море от неба. Что это за тени были над горизонтом? Должен ли я доложить о них или же мне ждать и смотреть? Возможно, эти тени — обыкновенные облака? Казалось, что они появляются и исчезают. Я прищурил глаза и уставился на них, пока они не поблекли, пока я не убедился окончательно: ничего, вообще никаких теней.
Я сильно фыркнул, чтобы прочистить нос от влаги. Многие наблюдающие обнаруживали присутствие конвоя в темноте по запаху — уловили слабый запах дыма из трубы или топлива, вытекающего из поврежденного транспорта.
«Темно, как у негра подмышкой», — раздраженно произнес второй помощник. «На нас могли бы наскочить в такой темноте и мы бы ни за что не узнали, с кем мы столкнулись».
Высматривать огни было бессмысленно. Британцы были очень осторожны и тщательны в светомаскировке. Даже огонек сигареты мог означать их гибель.
Казалось, что цейссовский бинокль весит целую тонну. Мои руки постепенно ослабевали, а бицепсы начали болеть. Все та же процедура, повторяемая бесконечное число раз: на мгновение опустить бинокль на его ремешке, вытянуть свои руки, поболтать ими, как будто бы они были свободно прикреплены к твоему телу, затем снова поднять их вверх с тяжелым биноклем, прижимая брови к резиновым колпачкам вокруг окуляров, поддерживая инструмент кончиками пальцев, чтобы ослабить вибрацию корпуса. Прочесать небо и море, тщательно просмотреть горизонт миллиметр за миллиметром. Затем опустить бинокль и осмотреть весь сектор, включая небо. В заключение снова со скоростью улитки просмотреть горизонт слева направо.
Минуты медленно тянулись. Я все больше и больше чувствовал соблазн дать своим векам опуститься и поддаться движению лодки, насладиться её мягкими подъемами и падениями, позволить убаюкать себя.
Я подавил желание спросить второго помощника, сколько времени сейчас. На востоке появился след розоватого света. Черно-синие облака висели низко над горизонтом. Прошло некоторое время, прежде чем свет за ними пробрался выше и превратил их края в языки пламени. Передняя часть подлодки стала различима, как темная масса.
Прошло еще сколько-то времени. Небо посветлело достаточно, чтобы разглядеть отдельные планки на носовой палубе. Постепенно лица моих троих товарищей приобрели свои очертания. Они выглядели серыми от усталости.
Кто-то вышел на палубу облегчиться. Он повернулся к подветренной стороне и выдал струю через леера консерватории. Я услышал, как струя бьет о корпус, как фонтан и почувствовал запах мочи.
Снова голос снизу: «Прошу добро на мостик!» Очередь неясных фигур появилась одна за другой, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха и помочиться. Я чувствовал теперь сигаретный дым и слышал обрывки разговоров.