«В грубом приближении, мы могли бы попасть туда в течение суток, если пришпорить машины».
Все зависело теперь от того, сможет ли U-R снова установить контакт с конвоем, потому что только тогда штаб операций послал бы нас преследовать конвой.
«Ну хорошо, поддерживайте прежние курс и скорость».
Следующие несколько часов были посвящены предположениям. «Похоже на то, что они направляются к Америке», — услышал я слова Крихбаума. «С другой стороны, это может быть и конвой в сторону Гибралтара — трудно пока сказать».
«На подлодке U-R командиром Бертольд», — сказал Командир. «Один из лучших — знает свое дело. Бертольда так просто не стряхнешь с хвоста… Они должны были выйти через неделю после нас. Проблемы с перископом».
Он жестом предложил мне присоединиться к нему на хранилище для карт. Предвкушение и возбуждение подняли его дух. «Чертовы аэропланы», — сказал он. «Ко всему прочему, их эсминцы работали в последнее время группами, и да поможет Бог тому, кто попадется им… В прежние времена в этих местах практически невозможно было увидеть самолет. Были такие времена. Нужно было только лишь смотреть за морем — более того, ты вполне достоверно знал, чего можно ожидать».
Матрос центрального поста, который был занят за своей маленькой конторкой внесением параметров в журнал погружений, приостановился, чтобы послушать.
«Теперь же они делают буквально все, чтобы удерживать нас на расстоянии вытянутой руки. Они уже давно прекратили использование своих эсминцев для непосредственной защиты конвоев. Последняя технология — посылать их носиться вокруг на полном ходу и на приличной дистанции от своих драгоценных грузов, чтобы отгонять нас или удерживать на глубине. Что же до их выдвинутой группы поддержки, то она идет далеко впереди конвоя… Я вам говорю, наступили суровые времена. Они даже переделали некоторые из своих больших транспортов во вспомогательные авианосцы. Небольшие авианосцы и эсминцы составляют прекрасную комбинацию, когда они координируют свою тактику. Самолет обнаруживает нас и сообщает эсминцам, и эсминцы громят нас до тех пор, пока конвой не уходит далеко вперед, так что у нас не остается ни малейшего шанса обнаружить его снова. Все, что мы делаем — это набиваем брюхо и сжигаем топливо».
Я редко видел Старика настолько расслабившимся или разговорчивым. «С самого начала нам всем нужно было выходить в море», — сказал он, «прежде чем британцы проснулись и организовали отпор. У нас в начале было только пятьдесят семь подлодок, и только тридцать пять из них годились для Атлантики. Естественно, этого было недостаточно, чтобы блокировать морские пути снабжения — не говоря уж о мертвой хватке за горло, которой всегда похваляются наши начальники. Затем этот спор о том, что предпочесть — подводные лодки или надводные корабли. Наши предшественники в Имперском военно-морском флоте не страдали от таких колебаний. Они настаивали на огромных жирных кораблях, независимо от того, была ли от них польза или нет. Компания консерваторов, вот что мы такое».
Позже, когда я прохаживался в центральном посту, мы получили еще радиоперехват. «Командующему от U-R. 09:20 погрузились для уклонения от самолета. Снова заметили вражеский конвой в квадрате BK. Точный курс следования конвоя не определен».
«Я же говорил вам, что из лап Бертольда им так просто не уйти! Как насчет этого, Мичман? Похоже, что они следуют параллельными курсами, не так ли?»
В этот раз Командир был занят за столом для карт не более двух минут. Он выпрямился резким движением. «Курс 270. Обе машины полный вперед».
Приказы были продублированы. Прозвенел машинный телеграф. Сильнейшая вибрация прошла через лодку и ритмичная пульсация двигателей переросла в сильный рев, который подавил все остальные шумы. Старик послал всех к чертям и, не дожидаясь приказа из штаба, отправился за добычей.
Грохот двигателей поднимался в частоте, затем снижался до приглушенного рева, как будто бы его придушивали. Приглушенная нота говорила о том, что наш нос зарывался в большой волне, а высокий поющий звук — что мы скатываемся во впадину между волнами.
Повсюду команда была за работой, проверяя линии и трубы, которые они так часто проверяли прежде. Они делали это без распоряжения и ненавязчиво, как бы неофициально.
«Прошу добро подняться на мостик?» — спросил я разрешения.
«Разрешаю!»
Первое, что я увидел, была наша кильватерная струя, плотный белый след бурлящей воды, которая простиралась почти до пределов видимости, где она разбивалась на отдельные пряди и исчезала в море цвета бутылочного стекла. По обеим сторонам белого следа были бледно-зеленые окантовки цвета венецианского стекла, освещенного сзади солнечным светом. Голубоватый выхлоп дизелей клубился над решетками настила.
Я повернулся вперед. Тотчас же в лицо мне хлестнули брызги. Мне следовало помнить о том, что двигатели толкали нас навстречу волне на полной мощности.
Вода капала с моего носа.