Наставники Лавкрафта ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Думаю, что уже довольно скоро дело станет намного яснее для нас обоих, но сомневаюсь, что разъяснение вам понравится.

Дайсон раскурил почти погасшую трубку и откинулся на спинку кресла, однако не прерывая наблюдения за улицей. Последовала довольно долгая пауза, но вдруг он, напугав Филипса, испустил громкий вздох облегчения, поднялся с кресла и принялся ходить по комнате.

– На сегодня все, – сказал он, – в конце концов, и от этого устаешь.

Филипс с недоумением выглянул наружу. Вечерние сумерки уже сгущались, и контуры громады Музея расплывались – фонари еще не зажигали, но оживленное движение на тротуарах и мостовых еще не прекратилось. Художник напротив дома собирал свои инструменты, потом принялся затирать созданные за день яркие картинки, а чуть дальше кто-то с грохотом опустил железную штору магазина. Филипс не увидел ничего, что могло бы побудить Дайсона внезапно оставить наблюдательный пост, и все эти новые загадки начали его раздражать.

– Знаете, Филипс, – сказал Дайсон, неспешно прохаживаясь по комнате, – мне, пожалуй, стоит объяснить вам, как я работаю. Я опираюсь на теорию невероятности. Вам она неизвестна? Сейчас объясню. Предположим, я стою на ступенях у собора Святого Павла и жду, когда мимо меня пройдет слепой человек, хромающий на левую ногу; очевидно, что такое событие весьма маловероятно, если я буду ждать его в течение одного часа. Если я буду ждать два часа, невероятность уменьшается, но остается высокой, и даже целый день ожидания вряд ли приведет к успеху. Но если занимать ту же позицию день за днем, неделю за неделей – вы понимаете, что невероятность будет постоянно уменьшаться, падать день за днем. Неужели вам не ясно, что две непараллельные линии мало-помалу будут сходиться все ближе и ближе к точке пересечения и наконец сойдутся, а невероятность сведется к нулю. Этим способом я нашел черную табличку: мне помогла теория невероятности. Это единственный известный мне научный принцип, который позволяет найти незнакомого человека среди пяти миллионов.

– И вы рассчитываете с помощью этого метода отыскать того, кто сможет интерпретировать знаки черной таблички?

– Именно так.

– А убийство сэра Томаса Вивиэна?

– Да, я надеюсь, что лицо, виновное в гибели сэра Томаса Вивиэна, попадется мне в руки точно таким же способом.

После ухода Филипса Дайсон посвятил остаток вечера гулянью по улицам, а позже, когда настала ночь, уделил время своим литературным трудам, или охоте за фразами, как он это называл. Наутро он снова занял свой наблюдательный пост у окна. Еду ему подавали на тот же стол, и он ел, не сводя глаз с улицы. Время от времени он неохотно прерывал это занятие на несколько минут, и так просиживал весь день; только в сумерках, когда закрывались ставни и «мазила» начинал безжалостно стирать все, что сотворил за день, перед тем, как газовые фонари зажигались и разгоняли тени, Дайсон давал себе волю оставить пост. Бесконечное разглядывание улицы продолжалось ежедневно, и квартирная хозяйка была сперва озадачена, а потом и напугана этим бесплодным упорством.

Но наконец однажды вечером, когда игра света и теней едва началась, а безоблачное небо и прозрачный воздух придавали всем предметам блеск и отчетливость, наступил долгожданный момент. Человек средних лет, бородатый и сутулый, с проседью на висках, медленно шел по северной стороне Грейт-Рассел-стрит с ее восточного конца. Проходя мимо Музея, он бросил на здание беглый взгляд, а потом невольно оглянулся на меловые картинки и на самого художника, который сидел рядом с ними со шляпой в руке. Бородатый прохожий на мгновение застыл на месте, чуть покачиваясь, как бы в задумчивости, и Дайсон увидел, что кулаки его стиснуты, спина содрогается, а видимая сторона его лица сморщилась и исказилась гримасой мучительной боли, как перед эпилептическим припадком. Дайсон выхватил из кармана мягкую шапку, распахнул дверь и бегом скатился по лестнице.

Когда он выскочил на улицу, человек, который только что проявлял такие признаки волнения, уже развернулся и, не замечая, что за ним следят, помчался как бешеный в другую сторону, к Блумсбери-сквер. Дайсон подошел к художнику, дал ему денег и тихо произнес:

– Этот предмет рисовать больше не нужно.

Затем он также развернулся и не спеша пошел по улице в направлении, противоположном тому, которое избрал беглец. Соответственно, расстояние между Дайсоном и человеком с опущенной головой стало увеличиваться.

V. История дома сокровищ

– Я предпочел провести встречу в вашей квартире, а не у себя, по нескольким причинам. Пожалуй, в первую очередь – потому что, по-моему, этому человеку будет легче на нейтральной территории.

– Признаюсь, Дайсон, – сказал Филипс, – что меня снедают и нетерпение, и неловкость. Вы знаете мой принцип: твердая почва фактов, материализм, если угодно, в его наиболее жесткой форме. Но в деле Вивиэна есть какие-то оттенки, которые немного смущают меня. Как же вы уговорили того человека прийти?

– У него преувеличенное представление о моих способностях. Помните, как я рассказал вам о теории невероятности? Когда она срабатывает, результаты сильно впечатляют тех, кто в нее не посвящен. Кажется, пробило восемь, верно? А вот и колокольчик звенит!

На лестнице послышались шаги, дверь отворилась и вошел, опустив голову, пожилой человек, бородатый, с обильной проседью на висках. Взглянув на него, Филипс прочел на его лице выражение ужаса.

– Входите, мистер Селби, – сказал Дайсон. – Это мистер Филипс, мой близкий друг, на сегодняшний вечер мы у него в гостях. Желаете что-то выпить? Нет? Тогда нам, наверно, лучше сразу выслушать вашу историю – я уверен, что она весьма необычна.

Гость заговорил глухим, слегка дрожащим голосом; неподвижный взгляд его, казалось, не мог оторваться от некоего ужасного зрелища, стоявшего перед ним и днем и ночью всю жизнь.