И наконец мы возвращаемся к самой записке. Вот ее факсимильная копия. Я получил ее благодаря любезности инспектора Клива, которому приятна моя дилетантская любознательность. Прочтите ее, Филипс; вы говорите, что любите нерасшифрованные надписи, – так попробуйте расшифровать это!
Филипс, невольно увлеченный странными обстоятельствами, изложенными Дайсоном, взял листок бумаги и внимательно изучил. Почерк был и в самом деле крайне чудной и, как заметил Дайсон, имел некоторое общее сходство с персидской вязью, но читался легко.
– Прочтите вслух, – сказал Дайсон, и Филипс подчинился.
– «Рука указывает не случайно. Указания звезд более не темны. Как ни странно, черный небосвод исчез или был украден вчера, но это совершенно неважно, поскольку у меня есть небесный глобус. Наша старая орбита остается неизменной; вы не забыли число моего знака – или назначите какой-либо иной дом? Я побывал на другой стороне луны и могу принести кое-что показать вам».
– И как вам это? – спросил Дайсон.
– Мне это кажется полной несуразицей, – сказал Филипс. – А вы думаете, это что-то значит?
– О, разумеется! Записка была отправлена за три дня до убийства; ее нашли в кармане убитого человека; она написана фантастическим почерком, которым сам убитый пользовался для личных заметок. Здесь кроется какая-то цель, и мне чудится в подоплеке дела сэра Томаса Вивиэна что-то весьма некрасивое.
– Ну, и какую теорию выдвигаете вы?
– О, что до теории, я пока на ранней стадии разработки; переходить к выводам еще не время. Но вашего итальянца я, пожалуй, сокрушил. Повторяю, Филипс: эта история представляется мне нечистой. Я не могу, как вы, отсиживаться за чугунной оградой утверждений, что то-то или то-то не может случиться, ибо никогда не случалось. Вы видели, что первое слово в записке – «рука». Свяжите этот факт со всем, что мы знаем: знак руки на стене, сам по себе многозначительный, и то, что вы рассказали мне об истории и значении этого символа, о его связи с древними как мир верованиями и мифами темных веков. Как по мне, все это в любом случае отдает злым умыслом. Посему я не отрекаюсь от того, что сказал вам полушутя тогда вечером, перед тем как мы вышли из дому. Вокруг нас творятся таинства и злые, и добрые, и я убежден, что мы живем и действуем в неразведанном мире, где есть тени, и пещеры, и твари, водящиеся в сумерках. Человек может иногда возвращаться вспять по пути эволюции, и я верю, что ужасные обычаи прошлого не изжиты.
– Я не могу уследить за ходом вашей мысли, – сказал Филипс. – Ваш интерес к делу кажется мне странным. Что вы предлагаете сделать?
– Мой дорогой Филипс, – ответил Дайсон, перейдя на более легкомысленный тон, – боюсь, что мне придется ненадолго погрузиться в гущу жизни. Мне предстоят визиты к ростовщикам, нельзя также пренебречь трактирщиками. Придется выработать вкус к дурному элю; что касается крепкого табака, его я уже люблю и ценю от всей души.
В течение многих дней после беседы с Филипсом Дайсон решительно следовал по пути, намеченному им. Страстная любознательность и врожденная тяга к таинственному были сильными стимулами, но смерть сэра Томаса Вивиэна (Дайсон теперь немного побаивался слова «убийство») особенно увлекла его; в этом случае, казалось ему, присутствовали элементы не просто любопытные. Знак красной руки на стене, кремневое орудие, причинившее смерть, близкое сходство почерков в записке и записной книжке, фантастический шрифт, употребляемый доктором не для каких-нибудь сакральных целей, а для пустяковых заметок, – все эти разрозненные и разнообразные нити сплетались в сознании Дайсона в странную и туманную картину, в которой господствовали сущности жуткие, смертельно опасные – и все же нечеткие, как огромные фигуры на старинном гобелене. Он полагал, что обладает ключом к содержанию записки, и, полный решимости отыскать давно исчезнувший «черный небосвод», так неутомимо курсировал по темным улицам и закоулкам центрального Лондона, что стал знакомцем ростовщиков и завсегдатаем самых убогих кабаков.
Долго ему не везло, и он содрогался при мысли, что «черные небеса» могут быть скрыты в потаенных углах Пекхэма или таятся в отдаленном Уилздене, но наконец принцип невероятности, на который он всецело полагался, пришел ему на выручку.
Был темный и дождливый вечер, в резких, тревожных порывах ветра чувствовалось дыхание наступающей зимы, и Дайсон, шедший по узкой улице неподалеку от Грейз-Инн-роуд, укрылся в чрезвычайно грязном пабе и потребовал пива, забыв на время о своих заботах и думая лишь о ветре, выметающем сор с черепичных крыш, и шелесте дождя в черном, вихрящемся воздухе. У стойки бара собралась обычная компания: растрепанные женщины и мужчины в поношенных черных костюмах; одни, казалось, о чем-то шепчутся, другие вели бесконечный спор, а несколько более робких посетителей держались поодаль, смакуя свою дозу пойла, и все там пропахло затхлым и едким духом дешевого алкоголя.
Дайсон с удивлением наблюдал за этим тихим весельем, как вдруг спокойствие было нарушено. Створки двери распахнулись, и в заведение вломилась женщина средних лет; пошатываясь, она добралась до стойки и уцепилась за ее край, словно пассажир на палубе в свирепый шторм. Дайсон внимательно рассмотрел ее как приятный образчик определенного класса: приличное черное платье, черная, несколько потертая кожаная сумочка, и все очевидные признаки опьянения, притом далеко зашедшего. Она явно не могла бы устоять на ногах, не держась за стойку, и бармен, глядевший на нее с неприязнью, отрицательно покачал головой в ответ на ее хриплое требование. Женщина окинула его злобным взглядом, в мгновение ока превратилась в фурию с налитыми кровью глазами и разразилась потоком проклятий, ругани и древнеанглийских фразеологизмов.
– Довольно! – сказал бармен. – Заткнись и проваливай, не то пошлю за полицией!
– Полиция, ах ты!.. – заорала женщина. – Ладно, сейчас получишь такое, чтобы не зря полицию звать!
Сунув руку в свою сумку, она выхватила какой-то предмет и яростно швырнула в голову бармена.
Тот быстро пригнулся, и снаряд, пролетев над его головой, вдребезги разбил одну из бутылок на полке, а женщина, разразившись ужасным смехом, метнулась к двери, и снаружи донесся быстрый топот ее ног по мокрой мостовой.
Бармен печально огляделся.
ebooksa