Молодой человек вскочил, надел пальто, шляпу и, сунув неодинаково обутые ноги в глубокие калоши, вышел на улицу. На улице было холодно, он поежился и притопнул правой ногой — она сильно зябла.
Тусклыми глазами жадно всматривался в лица встречных женщин, но тут ему мешают видеть и слепят издалека бегущие белые глаза автомобиля. На улице, такой ровной, мутно-белой, с мягкими короткими тенями, запрыгали светлые волны и черные длинные тени от лошадей и людских фигур. Скоро померкло все — автомобиль пробежал мимо. Человек покосился на перекресток улиц — на перекрестке стояла решетчатая жаровня с дровами, около нее, на фоне рыжего марева, толпились черные люди.
— Там ее нет! — подумал молодой человек и повернул обратно. Заборы и деревья серели, поблескивая от инея. В глубине черного неба, тронутые огнями фонарей, висели мохнатые пауки скрещенных проволок и сверкали от инея.
— Где огни — там правда!.. — подумал он, направляясь в сторону пестрых огней. Когда подошел, выступили из сумрака высокие, грубого стиля колонны, между колоннами гирлянды пестрых огней и какая-то надпись. Швейцар, наряженный шутом — в пестрой с галунами ливрее, с булавой, похожей на лошадиную ногу, что-то веселое рассказывал черному городовому с круглым, красным лицом.
— Она тихая… она не здесь. — И прибавил настойчиво: — Ирма, Ирма, не шути так!
Все оглядывался и шел тише, потом опустил голову и, казалось, задремал на ходу. Сзади послышались грузные шаги и фырканье лошади. Он еще раз оглянулся. Высокий мужик в коричневом длиннополом тулупе шел по краю панели, держась за вожжи.
Белая лошадь везла длинную платформу с кронштейнами и на ней белый гроб.
— Вези — узнаю!..
Он остановился. Когда мужик проходил мимо, спросил:
— Женщину — она отравилась?
Мужик не обернулся и не ответил, а вожжами чмокающе подхлестнул лошадь. За гробом никого не было — я пойду за ней!.. Он снял шапку, сошел с панели и пошел за гробом.
Шел тихо, отстал на повороте и потерял гроб, но пришел к воротам кладбища.
— Правда там!.. — подумал он, всматриваясь сквозь чугунные ворота в черное кладбище, белеющее смутно памятниками.
Потрогал ворота — заперты, начал рвать засов и готов был сам открыть ворота, как внутри его застучали сильно большие часы; он схватил себя за горло, сжал крепко и, боясь, что внутри его закричит страшно и звонко, отошел к церкви, стоявшей впереди кладбищенской ограды. Да… она выйдет без меня, и я не узнаю!..
Кладбищенская церковь стояла недалеко и сияла вся, двери на паперть и на улицу были широко раскрыты. Подходя, он увидал: какие-то люди венчались между гробов, идя к алтарю. Высокий человек вел за руку невесту, всю в белом; с русой головы упадали на грудь тяжелые восковые цветы.
Держа шапку в руках, он вошел в церковь. В церкви было темно. Две-три свечи у образов еле-еле мерцали; на клиросе кто-то читал заунывно и жутко.
Он громко спросил:
— А где же правда?
Хотел спросить, где свадьба, но не спросил и повторил снова — где правда?!
На клиросе перестали читать и ответили: