— И как же вам удалось получить место в этой карете? — улыбнулся Эксхем.
— Я подкупил возницу, — фыркнул француз, — и, хотя мне пришлось потратить сумасшедшие деньги, я ничуть не жалею об этом. Дилижанс тронулся в путь минут на тридцать раньше расписания, и я видел, как тип, который должен был ехать вместо меня, пытался догнать карету, но кучер хлестнул лошадей, и бедняга остался далеко позади. Я долго хохотал, глядя, как он остановился, глотая пыль…
— Кем был этот опоздавший? — спросил Джон.
Француз пожал плечами.
— Я не видел его визитку, но в предрассветных сумерках я разглядел зеленый редингот, из-под которого торчали тощие трясущиеся ноги. Это была такая комичная сцена!
Куртре… Валансьен… Хэм… Компьен…
Дилижанс выбирал самый короткий путь, не заезжая в большие города.
Несмотря на сложные времена, для него всегда находились сменные лошади, и для пассажиров на станциях всегда в достаточном количестве имелись еда и питье.
Им пришлось провести ночь в карете, без остановок мчавшейся сквозь темноту.
Утром, когда они оказались в Париже, их встретил грязно-серый рассвет; лето в конце июня больше походило на раннюю весну.
После полудня дилижанс остановился на улице Мобеж, и пассажиры сошли с него.
Четверо англичан удалились, не попрощавшись, и Эксхем остался наедине с Монталиве.
— До свидания, — сказал Джон попутчику, пожимая ему руку, — или прощайте, так как можно не сомневаться, что наши пути расходятся навсегда.
Они расстались, но не успел Джон сделать несколько шагов, как француз догнал его.
— Я заметил, как из кармана вашего плаща выпала какая-то бумага…
Это была подорожная, полученная Эксхем перед отъездом.
Джон растерялся.
Ведь он положил единственный свой документ не в карман плаща, а спрятал его в более надежное место — нагрудный карман куртки.
Он повернулся к французу, чтобы поблагодарить его, но тот уже скрылся в толпе, заполнявшей тротуар.
Машинально взглянув на бумагу, он заметил несколько слов, написанных карандашом.