Заземление

– Ты о чём? – спросила она.

Оглянувшись, Кантана поймала настороженное личико Мии, с долей любопытства поглядывающее из-за плеча нефилима. Две линии, пролёгшие меж бровей, выдавали обиду. Но некогда было разбираться, что вызвало негодование Мии: слова Анацеа про Нери или то, что Кантана выдала их секрет.

– Я же дочь двух миров, – Кантана всё-таки рискнула повторить слова Мии. Дрожь обвила липким полозом. – Рядом со мной открываются врата, и я не могу обуздать свой дар. Из-за того, что тот, чьей частью я являюсь – мой отец – по ту сторону. Это из-за тебя, мама, я облачена в чёрное. Из-за тебя меня считают порождением смерти. Мне продолжать?

– Твой дар, Миа, безупречен, – прошептала Анацеа, переводя взгляд. – Помолчи, дочь, если не хочешь, чтобы было хуже.

– А я продолжу! – взревела Кантана, дойдя до пика негодования. Слёзы побежали по щекам, смерзаясь коростой на ветру. – Признайся, кто мой отец?! Почему я в чёрном?!

– Кантимир Бессамори, – тихо сказала Анацеа, – ты ведь знаешь, что он ушёл до твоего рождения. Некому было отдать за тебя жизнь.

– До моего рождения, говоришь?! – зарычала Кантана, входя в азарт. – Мне интересно: когда ты единилась с иномирянином, зачиная меня, Кантимир был ещё жив?!

Анацеа, задохнувшись, остолбенела. Бледность разлилась по её лицу.

– Довольно! – сорвалось с её губ.

Лик, окаменевший от бессильной ярости, светился в ночи, как вторая луна. Тяжёлая рука Анацеа, обтянутая гипюровой перчаткой, поднялась, замахиваясь для оплеухи. Лунный свет заиграл на сердоликовом перстне.

Кантана, приоткрыв рот, проводила взглядом взмах руки матери. Она могла бы остановить удар одним жестом. Но это не спасло бы: её слова изменили течение событий. Впервые в жизни Кантана осмелилась возразить маме. Наговорила уйму обидных слов, оскорбила, выставив в дурном свете перед посторонними. Такие поступки не прощаются! Нерадивая дочь заслужила наказание и примет его достойно. Наверное, это будет правильно.

Кантана покорно опустила лицо, чтобы подставить под удар затылок. Материнская воля снова взяла своё. Кантана давно привыкла к тому, что её намерения всегда остаются за рамками внимания Анацеа. Заявлять о них было страшно, вот и оставалось пристыженно прятаться в тени матери. Даже если бы смятение ушло, Кантана никогда не смогла бы подобрать нужные слова, чтобы описать терзающие её противоречия.

Ей постоянно хотелось бежать. Но куда ринуться, если цели не видно? Несмотря на непреодолимое рвение, Кантана видела вокруг лишь густой туман. Даже в кошмарных снах она, задыхаясь от отчаяния, то и дело врывалась в непроглядную полосу млечной мглы. Искала дорогу, но не видела даже узенькой тропки. Петляла кругами, но снова и снова выходила в туманную пустоту. И когда она отчаянно звала на помощь, слышала в ответ лишь мёртвое эхо. Её слепую дорогу в никуда вымащивали камни давних обид и черепки нереализованных возможностей.

Анацеа же прекрасно видела в тумане и, во что бы то ни стало, следовала нужному пути и вела за собой детей. Пререкаться с прародительницей клана запрещалось. Да никто и не рисковал возражать, зная крутой нрав Анацеа: разве что, бедолага Элатар. До сегодняшнего дня…

Теперь всё решено. Слова Кантаны разрушили хрупкую идиллию. Мама, дорогая и любимая мама замахивалась на неё в надежде втолкнуть в прежний замкнутый круг силой. Только на этот раз Кантане не хотелось, чтобы за неё делали выбор.

Поэтому она останется здесь. Одна. В густом тумане. На мёртвой дороге, ведущей в никуда. Лучше потеряться, чем строить жизнь по чужим законам.

Белёсые радужки гусыни-наставницы выглянули из закоулков памяти. Что она говорила? Скромность и смирение, госпожа Бессамори, даруют Вам счастье. Смирение и скромность. Скромность и…

– Прости меня, – внезапно отскочило от зубов Кантаны. – Я люблю тебя, мама.

Слова зазвенели эхом в дымной мгле. Тень материнской ладони заслонила глаза от лунного света. Кантана зажмурилась в готовности принять удар.

2