— Какая я безрукая! — воскликнула она сквозь смех. — Гони меня прочь, Джефри, от меня никакого толку. Я ничего…
Джефри обнял ее за талию:
— Милая, я с радостью съем твое печенье.
— Все равно на вид очень красиво, — не сдавалась Роксана.
— Вышло… крайне живописно, — высказался Гарри.
Джефри бросил на него восторженный взгляд:
— Вот именно! Крайне живописно. Настоящие шедевры. Сейчас найдем им применение.
Он метнулся на кухню и вернулся с молотком и гвоздями.
— Да, Роксана, найдем! Мы сделаем из них фриз.
— Не надо! — жалобно вскричала Роксана. — Наш красивый домик…
— Да бог с ним. Тут все равно обои переклеивать в октябре. Ты разве не помнишь?
— Ну…
Бум! Первое печенье пригвоздили к стене; оно немного подрожало, будто живое.
Бум!
Когда Роксана принесла по второму коктейлю, все печенья, ровно дюжина, висели в ряд на стене, будто коллекция доисторических наконечников.
— Роксана! — воскликнул Джефри. — Ты — прирожденный художник! Зачем тебе еще и готовить? Ты будешь иллюстрировать мои книги!
Пока они ужинали, закат догорел, превратившись в сумерки, а потом снаружи раскинулась усеянная звездами тьма, которую населяло и заполняло невесомое великолепие Роксаниного белого платья и ее низкий переливчатый смех.
«Какая она еще девочка! — подумал Гарри. — Гораздо моложе Китти».
Он мысленно сравнил их. Китти — нервная, хотя и не чувствительная, темпераментная, но лишенная темперамента, женщина из тех, что высекают искру, но не пламя, — и Роксана, юная, как весенняя ночь, вся, до последней черточки, воплощенная в своем подростковом смехе.
«Самая подходящая жена для Джефри, — подумал он дальше. — Два совсем молодых человека, из тех, что останутся совсем молодыми, пока вдруг не обнаружат, что состарились».