Спросила:
— А сейчас что? Опять надо заснуть?
— А сейчас придётся вставать ни свет, ни заря, — сказал Василевс бодро. — Я прикажу, чтобы несли фалаксе.
— Что? — выдавила она, растерявшись.
Что ещё за фалаксе?
— Напиток на завтрак, по-твоему, — пояснил Василевс.
— А по-моему ты откуда знаешь? — испугалась Алевтина.
— Так ведь сон, — сказал он успокаивающе.
— Ну, хорошо, — согласилась Алевтина. Она нашарила одеяло и стала исподтишка тянуть его на себя, планируя завернуться. — Неси своё… Э-э…
— Фалаксе. Запоминай. Тебе нужно учить язык.
— Зачем?
Одеяло подползать не хотело, скорее всего, на нём сидел Василевс. Может, стянуть простынь?
— Потому что я так хочу, — судя по голосу, Василевс хмурился. — Ты должна выучить язык, чтобы жить здесь! Парэтэ, кара миа!
— Но я не хочу! — возмутилась Алевтина. — Я проснуться хочу! — она с силой дёрнула одеяло.
Василевс только хмыкнул, не оценив её усилия.
— Нельзя говорить мне «не хочу», — сказал он серьёзно и вдруг схватил её поперёк туловища.
Алевтина не успела испугаться, как оказалась лежащей на его коленях, а на её, едва прикрытую сорочкой, попу обрушилась его тяжёлая ладонь.
Сначала она взвыла от возмущения. Потом — от боли. Потом стало так больно, что всё её нутро превратилось в один незатихающий визг.
Василевс к визгу остался глух и не отпускал Алевтину, пока он не шлёпнул её как следует раз двадцать. И только потом спихнул с колен на кровать: давиться слезами и повизгивать.
— Стерете! — сказал он. — Касия, оче.