Фрейя. Ведущая Волков

22
18
20
22
24
26
28
30

Я прошла мимо нескольких домов и заметила остальных членов отряда, которые вернулись с охоты, но ни одно лицо не было мне знакомо. Трое мужчин спешились и повели нетерпеливо взмахивающих хвостами коней в конюшню. Один из Этна подхватил под уздцы и темно-гнедого жеребца Николаса, который послушно стоял на месте, видимо, брошенный всадником, сорвавшимся с места по приезде.

Сморгнув влагу с ресниц, я различила в темноте еще две массивные фигуры, в одной из которых признала Аяна, вождя клана. Мы с ним практически не пересекались в деревне. Его явно не радовало присутствие в доме чужачки. Неизвестно, как безродная девушка, выкупленная из рабства, могла повлиять на его авторитет. Судя по всему, такого здесь еще не случалось. В одном Ник не соврал: Этна не держат рабов.

Аян перекинулся парой слов с охотниками и повернулся к стоявшему рядом мужчине. Фабиан. Лед внутри треснул, обожженный вспыхнувшим огоньком злости. Неужели обязательно сразу сообщать о случившемся? Я подозревала, что Фабиан, повинуясь долгу, первым делом отчитался о неприемлемом поведении конюха, но Николас был слишком проницательным, чтобы мгновенно не проникнуть в суть и не разузнать подробности.

Отвернувшись, я поплелась к кромке леса, где на ветвях невысоких деревьев были повязаны веревки, служившие сушилками для одежды. Места было полно – девушки из соседних хижин уже поснимали сухие вещи после теплого солнечного дня. Я поставила корзину на землю и уставилась на нее, затем перевела безучастный взгляд на темные стволы деревьев. Подошла к ближайшему молодому дубу и прижалась лбом к шершавой коре, бездумно скользя пальцами вдоль ребристых выбоин.

«Ты хочешь отомстить ему, я знаю. Возможно, нам стоит встать на одну сторону. Подумай об этом. Нет нужды быть врагами».

Ложь. Все это было ложью.

Я оторвалась от дерева, смахнула слезы и, запустив руку в корзину, вытащила мокрую мужскую рубаху. Резко перекинула ее через веревку и дернула, едва не порвав подол, представляя, что она принадлежит ему. На самом деле в корзине не было ни одной вещи Николаса. Свою одежду он, естественно, стирал сам.

«Да потому что ты рабыня!»

Снова и снова прокручивая в голове его слова, я яростно развешивала белье.

Мне надоела его ложь. Его переменчивое настроение. Его приказы. Наставления. То, что он состоял из сплошных противоречий. Сначала он утверждает, что ему не нужна рабыня, а затем настойчиво требует послушания. Убеждает, что железо на моем предплечье ничего не значит, а после пригвождает к земле скрытой истиной.

Этна никогда не будут воспринимать меня, как равную. Он никогда не будет. И только что это подтвердил. Даже если и не хотел этого говорить… сказанное сгоряча правдивее любых других слов.

Вещи в корзине закончились слишком быстро. Я оттягивала время как могла: бродила вдоль развешанной одежды, расправляла несуществующие складочки на ткани и подставляла влажное лицо вечернему ветру. Даже по обыкновению яркое небо казалось сейчас тусклым. Вскоре верхушка алого солнца скрылась за черными кронами, и теплый рыжий свет рассеялся, чтобы передать власть холодному лунному сиянию.

Ник сидел на нижней ступеньке, уперевшись локтями в колени и свесив руки между ногами. Он, не отрываясь, смотрел, как я неохотно приближаюсь к дому, зажав в руке пустую корзинку.

Я представила, что сейчас он пропустит меня в ту маленькую комнатушку, освещенную лишь блеском звездного небосвода, а потом провернет ключ в замке, и остановилась. Подняла голову и встретилась с ним взглядом. Он не двигался – просто продолжал наблюдать и ждать, но от меня не укрылось напряжение в обтянутых рубахой плечах. Спустя несколько ударов сердца я развернулась и направилась в другую сторону, чувствуя покалывание в шее, пока не скрылась за очередным рядом хижин.

Я притормозила и прижалась к стене, выглядывая за угол. Николас какое-то время смотрел в ту сторону, куда я ушла, и хотя он больше не мог меня увидеть, я все равно чувствовала себя неуютно под его взглядом. Потом он резко ссутулился и потер лицо ладонями. Должно быть, его жутко раздражали все мои выходки.

Не знаю почему, но я простояла так довольно долго. Столько же, сколько Николас просидел на пороге. Я видела, как к нему приблизился черный силуэт отца и положил руку на плечо. Аян что-то сказал, но Николас, не дослушав, стряхнул ладонь вождя и вскочил. Из распахнутой им двери вылетела собака – на удивление, невредимая после встречи со старушкой – и двинулась за хозяином прочь от дома. Я испугалась, что Николас решит проследить за мной, но он отправился в совершенно другом направлении. Аян, сложив руки на груди, задумчиво наблюдал, как они удалялись. А потом скрылся за дверью. Поляна опустела. Лишь робко выделяла белым свечением исчезающие на гребне холма фигуры луна.

Так и не сумев заставить себя вернуться, я побрела к дому Сахаар. Нерешительно ступила внутрь, но старуха, очевидно, уже спала. К счастью, ни одна половица не скрипнула, и стены комнаты поглотили лишь тихий щелчок закрывшейся двери.

Я поставила корзину на стол и, пригнувшись под свисающими травами, подошла к лавочке у дальней стены. На ощупь вытащила из-под нее маленькую чашу и поставила ее рядом, после чего сняла рубаху и принялась разматывать тугие повязки. Морщась от боли, я начала втирать целебную мазь в рану на плече. Мои повязки пропитались сукровицей, но в темноте я не смогла найти запасные, и поэтому пришлось довольствоваться старыми.

Не успела я закончить перевязку, как боковым зрением заметила желтоватый свет и обернулась. Прямо надо мной зависла недовольная, заспанная Сахаар, держа в руке свечу, которая бросала зловещие тени на ее худое, морщинистое лицо. От неожиданности я дернулась и смахнула чашу на пол.

Старушка проследила глазами весь ее путь, а после выжидающе уставилась на меня.