Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.
– Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? – осведомился государь император.
– Покорнейше благодарим, – беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.
– Все ли в порядке? – продолжал беседу государь император. – Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?
– Все благополучно, – отрапортовал Хвостиков.
– В партию еще не записался? – спросил император.
– Никак нет.
– Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? – осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз градусов на 5.
– Отвечай не заикаясь, к-каналья, – посоветовал сзади голос.
– Я немножко, – ответил Хвостиков, – самую малость…
– Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?
– Это… Это до некоторой степени т. Каменев, – ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.
– Тэк-с, – сказал государь император. – Очень приятно. Но вот что: багажные веревки у вас есть?
– Как же, – ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.
– Так вот: взять этого сукиного сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, – распорядился государь император.
– За что же, товарищ император? – спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.
– А вот за это самое, – бодро ответил государь император, – за профсоюз, за «Вставай, проклятьем заклейменный», за кассу взаимопомощи, за «Весь мир насилья мы разроем», за портрет, за «До основанья, а затем…» и за тому подобное прочее. Взять его!
– У меня жена и малые детки, ваше товарищество, – ответил Хвостиков.
– Об детках и о жене не беспокойся, – успокоил его государь император. – И жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя – пионеры. Ведь пионеры?
– Пи… – ответил Хвостиков, как телефонная трубка.