Самоцветный быт

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не сразу, товарищи, прошу по очереди!

– «Аккредитовать» – не понимаю!

– Ну, что значит аккредитовать? – растерялся оратор. – Ну, значит, послать к нам послов…

– Так и говори!! – раздраженно забасил кто-то на галерее.

– «Интервенцию» даешь!! – отозвались задние ряды.

Какая-то лохматая учительская голова поднялась и, покрывая нарастающий гул, заявила:

– И, кроме того, имейте в виду, товарищ оратор, что такого слова – «использовывать» – в русском языке нет! Можно сказать – использовать!

– Здорово! – отозвался зал. – Вот так припаял! Шкраб, он умеет!

В зале начался бунт.

– Говори, говори! Пока у меня мозги винтом не завинтило! – страдальчески кричал Чуфыркин. – Ведь это же немыслимое дело!!

Оратор, как затравленный волк, озираясь на председателя, вдруг куда-то провалился. Багровый председатель оглушительно позвонил и выкрикнул:

– Тише! Предлагается перерыв на десять минут. Кто за?

Зал ответил бурным хохотом, и целый лес рук поднялся кверху.

1925

Чертовщина

У нас, в Кузнецке, в один и тот же вечер, в один и тот же час, в помещении месткома было назначено заседание лавочно-наблюдательной комиссии, заседание производственной ячейки, заседание охраны труда, собрание рабкоров, а также заседание пионеров. А рядом идет кинематографическая картина «Дочь Монтецумы». Получается такое, что описать нельзя.

Рабкор

В небольшой комнате тесно сидели люди, взъерошенные и потные. Над их головами висела «Дочь Монтецумы» с участием любимицы публики и королевы экрана и «Вокруг света в 18 дней».

Дверь раскрылась на одну четверть. В нее влезла рука с растерзанной манжетой, затем озверевшая голова. И голова эта начала кричать:

– Пустите меня, товарищи! Это безобразие.

– Влезайте! – кричали из комнаты.

– Пустите меня! – кричала голова, вырываясь из невидимых клещей за дверью.