Он сунулся мне под горячую руку, и я не без удовольствия обрушила свой стек на него.
В меня словно бес вселился; Грегори орал от боли, а я хлестала и хлестала, не особо-то заботясь о том, куда попаду.
Наверное, мне стоило б испугаться и собственной смелости, и того, что Грегори может ответить мне, скрутить руки и отнять хлыст. Но он оказался трусом; он предпочел уворачиваться из-под руки озверевшей Мари, а не драться с ней!
А вот старуха была не из робкого десятка.
Ловко тюкнула она меня своей палкой, и я закричала от боли.
От боли и гнева.
И следующий удар пришелся по ее руке, рассекая кожу до крови.
А еще я ловким пинком подшибла ее палку, и старуха, лишившись опоры, рухнула передо мной на колени. И мои гости, мои постояльцы тотчас навалились на эту парочку, крепко ухватили их за руки.
— Я сказала, — тяжело дыша и отходя от приступа ярости, вымолвила я, — оба пошли вон. Вас сюда не звали. Вам тут не рады. Ничего здесь вам не принадлежит и принадлежать не будет!
Мой голос гневно загрохотал среди напряженной тишины, и Грегори злобно рванулся из удерживающих его крепких рук.
— И замуж за тебя, насильника и извращенца, — звонко, чтоб слышали все, выкрикнула я, — я не пойду никогда! Иди, избивай и вымещай свою извращенную злобу на ком-нибудь другом!
— Кто насильник! — орал Грегори, которого толпа мужчин тащила к выходу. — Да ты сама!.. Ты ж согласна была!
— Избивать меня и согласия не давала, — мстительно выдохнула я.
И мои защитники с гневным гулом вышвырнули Грегори прямо в осеннюю слякоть.
Старуху они тоже вытолкали взашей, разве что швырять не стали. Просто наподдали сочного подсрачника, чтоб она бодрее перебежала через порог.
И старуху накрыло стеной серого холодного дождя.
Она обернулась, злобная и страшная в своей злобе.
Из-под раскисшей под дождем шляпы огнем сверкнули ее глаза.
— Ты заплатишь за это, стерва! — прошипела она, и я, не совсем соображая, что делаю, порылась в кармане, и кинула ей под ноги несколько мелких медных монет, вместе с презрительным плевком.
Посетители таверны захохотали, показывая на нее пальцами, а Грегори, позабыв обо всякой гордости, весьма ловко ползал в грязи вокруг своей мамаши на коленях, выбирая медяки из холодных луж.