Обещанная демону

22
18
20
22
24
26
28
30

Носорог, взревев, вновь поднялся на дыбы – но лишь затем, чтоб под его брюхо проскользнула маленькая и юркая Элиза. Она выставила вверх свое копье, белым перламутровым наконечником вверх, и Эрвин, накрыв своими ладонями ладони Инквизитора, помог ей удержать оружие.  Когда носорог, вопя, всей тушей обрушился на копье, оно пробило его грудь, перетянутую ремнями, и зверь замер, когда перламутровый наконечник пронзил его сердце. Носорог взревел так громко, что не вынес стеклянный купол над ним. Он взорвался, будто магический зверь выдохнул слишком много воздуха из своей груди, и крепкое стекло не вынесло, разлетелось в мелкие осколки стеклянного дождя.

Эрвин действительно был более удачливым воином, чем Первый. Ему удалось выдернуть из-под удара носорога Элизу, и они оба откатились в сторону от тяжело рушащейся туши, со спины которой скатилась, крича и плача, Марьяна.

– Нет! – орала она, хватая окровавленными рукам холодеющую шкуру. – Нет, ради неба и звезд, нет!

Но копье Элизы пробило тяжелую тушу насквозь; наконечник его выскочил из загривка зверя, пачкая нечистой кровью тушу зверя, залив и всадницу.  Марьяна кричала, чувствуя, как исчезают и умирают ее грехи, как оседает под ней ее верный зверь. Она не верила до последнего, до тех самых пор, пока его рог не коснулся пола, и пока ее сила не обратилась в старые сухие кости, кое-как обтянутые высохшей старой плотью. Миг – и она оказалась на холодном полу, слабая, беззащитная, не способная вдохнуть ни капли жизни в своего послушного монстра.

– Я помогу тебе? – шепнула Элиза, глядя на Эрвина. Тот был непривычно строг и молчалив, тих, словно опален войной, не прекращающейся ни на день.

– Нет, – сказал он тихо, будто через силу. – Я сам. Сам. Эту историю я должен закончить сам.

И Элиза отступила, прячась в покое и тени, не смея напоминать о настоящем.

Прошлое и настоящее соединились. Эрвин, шагая по разбитому полу, вдруг ощутил себя там, много-много лет назад, в комнате гордой красавицы Марьяны. Был тот же серый зимний свет, полуприкрытые ставни, потухший камин… только теперь он успел.

– Дочь греха, – промолвил он, отирая ладонью раскрасневшееся лицо. Ему показалось, что из-за пота, катящегося с ресниц, лицо Марьяны кажется ему молодым и красивым. – Я пришел за тобой. Ты, наверное, думала, что я не смогу. Никогда. Но это произошло.

Вороновы черные крылья раскрылись,  растворяясь в ослепительно-белом звездном свете. Эрвин наступал на воющую и скулящую Марьяну так же неумолимо, как ночь сменяет день.

– Эрвин! – вскричала Марьяна, заслоняясь дрожащей рукой, не выдержав его тяжелого взгляда. – Эрвин, вспомни: ты любил меня! Неужто ты сможешь поднять на меня руку?!

– Ты же просила у меня свершить Поступок, – произнес Эрвин, распахивая крылья еще шире, словно желая обнять ими весь мир. – Убить. Быть жестоким и страшным. Ты же хотела, чтоб моя душа была так же черна, как твоя. Зерна зла, посеянные твоей рукой в моем сердце, дали щедрые всходы. И желание твое исполнилось. Чем же ты недовольна сейчас?

– Эрвин! – вскрикнула старуха. – Но теперь нам ничто не мешает быть вместе! Теперь-то, когда ты не скован святыми клятвами, теперь, когда ты свободен от оков совести, ты должен меня понять! Существуют только наши желания, а люди – это всего лишь способы их достигнуть! Разве не так, Эрвин? Разве не так?

Эрвин отрицательно качнул головой.

– Нет, – произнес он, и голос его был подобен грому. – Именно сейчас я не свободен. Именно сейчас я скован обязательством убивать, подчиняться тем, кто помнит мое имя. Ты помнишь его, Марьяна? Ты можешь приказать мне убить любого? Или остановить меня можешь?

– Помню! – выкрикнула в истерике Марьяна, цепляясь за последний шанс выжить. – Я помню твое имя, граф Эрвин Храброе Сердце, Чистокровный, Пустынный Повелитель, Гроза Нечестивцев, Владыка Синих Звезд Востока, Тринадцатый Инквизитор!

Громом разорвало небо, и Эрвин зажмурился, слушая последние отзвуки своего имени, отнятого у него людьми. Над головой его дрожали звезды, такие же прекрасные и далекие, как в том краю, где он родился.

– Все верно, – произнес он зловеще, открывая сапфировые глаза. – Я Инквизитор.

– Черта с два! – прокричала Марьяна, в ярости и страхе терзая землю ногтями. Лицо ее от крика покраснело, стало безумным, словно она сражалась за свою жизнь своей душой, своей верой во зло. – Ты больше не Инквизитор! Ты отрекся и возненавидел! Ты по доброй воле оставил Служение! Ты Проклятый! Такой же, как я! Между нами нет различий, никаких! Оба мы убивали, чтобы остаться в живых!

– Как отрекся, – произнес Эрвин тихо, – так и приму.