Парень моей подруги. Запрет на любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Хорошо, Марин, как знаешь. — Тороплюсь закончить разговор, потому что Соколов, засунув руки в карманы брюк, стремительно идет к нам. — Давай завтра пообедаем вместе? Нам еще надо работу по социологии закончить.

— Конечно, — она улыбается. — Прости за вчерашнее, мы все наговорили друг другу глупостей. Я дорожу твоими советами, правда, Марго. Просто, иногда ты бываешь слишком категоричной. Я хотела сегодня на большом перерыве спокойно с тобой поговорить. Тася тоже собиралась тебе написать.

Я киваю и целую ее на прощание в здоровую щеку.

— И ты меня прости, Маринка. Мне жаль, что все так вышло. Я очень хотела потусоваться с вами в воскресенье.

— Не переживай, еще нагоним. — Сжимаю ее холодную ладонь и спешу уйти.

По неясной причине я чувствую светлую тоску. Почему я решила, что ей, непременно, нужна моя защита? Маринка — умная девчонка. Она рано научилась самостоятельности и давно подрабатывает, в отличие от меня.

Но принятое мной днем решение улетучивается, как облачко белого пара, когда вечером я захожу в раздевалку. Снимаю на ходу резиновую шапочку, поднимаю глаза и обалдеваю от такой наглости: Соколов сидит на лавке, прислонившись спиной к кафельной плитке, и изучающе смотрит на меня.

11

Застываю от неожиданности.

— Это женская раздевалка. — Бросаю резко и хватаюсь за полотенце на груди. Под ним у меня синий, спортивный купальник, но я все равно чувствую себя голой и беззащитной. Мне некомфортно находиться с Соколовым один на один в практически пустом спортивном комплексе.

Он вытягивает длинные ноги в тяжелых ботинках и слегка покачивает носками из стороны в сторону. На скамейке рядом с ним лежат черный шлем, кожаный рюкзак и перчатки. Конечно, к черту экипировку — это для слабаков. Он наклоняет голову набок и нараспев произносит:

— Ее вульгарно — злые ноги запутали меня! (прим. — стихотворение Ирины Астаховой) — Бесцеремонно скользит взглядом по голым ногам вниз, а затем медленно возвращается вверх, упираясь в край полотенца. Физически ощущаю, как он пялится на меня. Дергаю плечами. Мне, с одной стороны, хочется стремительно прикрыться, а с другой — внутри все странно замирает и сладко ноет. Меня пугает реакция собственного тела. В присутствии Соколова оно начинает бунтовать и вести себя несвойственно.

— Что за чушь? Какого ты здесь развалился? — понимаю, что внятного ответа не получу, поэтому повторяю. — Соколов, это женская раздевалка. Мне нужно переодеться. Выйди.

Синева его глаз концентрируется на моем лице. Он легко поднимается с низкой лавочки и подходит ко мне. Прикасается пальцами к влажному концу косы, намеренно задевая ложбинку груди. Мое сердце стучит в сотню раз быстрее и громче обычного. Отступать некуда — у меня за спиной дверцы металлических шкафчиков.

— У тебя мурашки. — Тихо говорит он и невесомо гладит ключицу.

— Мне просто холодно, а ты не даешь мне переодеться. — Отвечаю также тихо, не сводя глаз с его лица. Как под гипнозом.

Он накрывает тяжелой ладонью мое плечо и больно сжимает, сминая кожу. Между нами творится что-то странное, чему я не могу найти разумного объяснения. Из комнаты точно исчез кислород: я задыхаюсь, когда он скользит ладонью вниз по моему телу и оголяет бедро. Вся моя бравада и уверенность трусливо покидают меня, оставляя наедине с его жадным желанием и ощущением превосходства.

Я прихожу в себя, когда чувствую горячие пальцы на внутренней стороне бедра. Смотрю в темные воронки его глаз и приоткрытый рот. Он тяжело дышит. Не моргает. Бью его по руке и отскакиваю назад, больно ударившись спиной о шкафчики.

— Ты вообще страх потерял! Потаскун хренов! — Мой голос разлетается эхом по огромному помещению раздевалки, ударяется о потолок и стены. Одна из лампочек мигает несколько раз, но, к счастью, не тухнет. Я бы не перенесла интимного полумрака.

В последнее время я слишком часто теряю контроль в его присутствии или наоборот — обдумываю каждый свой жест. Паршиво.