Верхний ярус
Один водитель бросается на гробы.
— Мы, лесорубы, оплачиваем ваши пособия. Валите с дороги! — Он пинает черные ящики, но те не двигаются с места. Из-под чокера на шее пума достает свисток и дает три сигнала. Ящики одновременно раскрываются, и из них встают тела, как в Судный день. Медведь способствует переполоху, разбрасывая дымовые бомбы. Из каждого гроба лезут существа во всех красках творения. Вот олень, чьи рога ветвятся ввысь, как ангельские крылья. Сономский бурундук с огромными резцами-палочками. Колибри Анны сверкает ярко-розовым и переливается бронзой. Кошмар Дали в виде тихоокеанской амбистомы. Солнечно-желтая масса бананового слизня.
Застрявшие водители смеются над воскрешением зверей. Новые аплодисменты, новая ругань. Животные пускаются в дикий пляс. Это пугает водителей; такую вакханалию они уже видели — как звери скачут безумными кругами, — она запала в память с иллюстрированных страниц первых книг, что они листали, когда все еще было возможно и реально. Во время диверсии звериной пляски медведь и пума расстегивают ремни и торопятся спуститься со своих верхотур. Когда из-за колонны машин вскрикивает полицейская сирена, это уже кажется очередным аттракционом. Полиция ползет по обочине закупоренной дороги, давая зверям предостаточно времени броситься врассыпную в подлесье. За ними в лесу растворяются мужчина и женщина постарше, с видеокамерой на ладони.
Через два дня пленка попадает в национальные новости. Реакция охватывает весь спектр. Транспарантщики — герои. Эпатажные уголовники, которых надо бы посадить. Они животные. Животные — да. Мозговитые, альтруистичные, звериные мошенники, умудрившиеся перекрыть федеральное шоссе и выставить все так, будто дичь еще имеет право голоса.
ЧЕТЫРЕ ГОДА. В ФОРТУНА-КОЛЛЕДЖЕ сводятся к одному дню: Адам, на своем месте на первом ряду, аудитория имени Дэниэлса. За кафедрой — профессор Рубен Рабиновски, «Аффект и познание». Последняя лекция перед итоговым экзаменом, и Раби-мэн изучает все доступные свидетельства, говорящие — к радости переполненного класса, — что преподавание психологии — это пустая трата времени.
— А теперь я покажу вам ответы людей на вопрос, насколько они подвержены зацикленности на прошлом, причинно-следственной ошибке обоснования оценки, эффекту владения, эффекту доступности, эффекту стойкости убеждения, заданности восприятия, ложной корреляции, подсказкам — всем тем предвзятостям, о которых вы узнали на этом курсе. Вот данные по контрольной группе. А вот данные по тем, кто обучался на этом курсе в прошлые годы.
Громкий смех — цифры практически одинаковые. Обе группы уверены в своей железной воле, четком понимании и независимом мышлении.
— А вот показатели с других проверок, задуманных так, чтобы скрыть, что именно проверяется. Большую часть второй группы тестировали меньше чем через полгода после этого курса.
Смех перерастает в стон. Слепота и неразумность — во все края. Выпускники работают вдвое усерднее, чтобы сэкономить пять баксов, а не заработать их. Выпускники боятся медведей, акул, молний и террористов больше, чем пьяных водителей. Восемьдесят процентов мнит себя умнее среднего. Выпускники бешено преувеличивают число бобов в банке на основании чьих-то нелепых догадок.
— Работа психики — поддерживать блаженное невежество о том, кто мы есть, что мы думаем и как себя ведем в любых ситуациях. Все мы действуем в густом тумане взаимного подкрепления. Наш разум подчиняется в первую очередь устаревшей технике, которая эволюционировала с мыслью, что все остальные
Теперь смех — сплошь сочувственный. Адам восхищается блестящим преподаванием. Дает себе клятву, что хотя бы он запомнит эту лекцию на долгие годы — и эти откровения сделают его мудрее, что бы там ни показывали исследования. Хотя бы он опровергнет обвиняющие цифры.
— Позвольте показать ответы, что вы сами написали в простой анкете, которую я попросил вас заполнить в начале семестра. Вы, наверное, уже о ней и забыли, — профессор бросает взгляд на среднестатистические ответы и кривится. Губы сжимаются от боли. В зале хихикают. — Возможно, вы не помните, что я спросил, как вы думаете… — Профессор Рабиновски теребит галстук. Расправляет левую руку, снова кривится. — Прошу прощения. — Бросается со сцены в дверь. По аудитории пробегает ропот. Слышится стук — опрокинулись коробки. Пятьдесят четыре студента сидят и ждут шутки. Из коридора слышатся какие-то слабые, приглушенные звуки. Но никто не двигается.
Адам оглядывает ряды за собой. Студенты хмурятся друг другу или возятся с конспектами. Поворачивается к великолепной девушке, которая всегда сидит в двух местах слева. Она готовится к поступлению на медика, рыжеватая, красивая, но сама об этом не знает, папки набиты конспектами, сделанными убористым почерком, — и он снова думает, как славно было бы посидеть с ней за пивом в «Бакки» и поговорить об этом потрясающем курсе. Но семестр кончается через два дня, шансы считай что упущены.
Она бросает на него непонимающий взгляд. Он качает головой и не может удержаться от усмешки. Наклоняется, чтобы прошептать, и она наклоняется в ответ. Может, шансы еще есть.
— Китти Дженовезе. Эффект свидетеля. Дарли и Латане, 1968 год.
— Но с ним-то все хорошо?
— Помнишь, нам надо было ответить, поможем ли мы человеку, если…
Женский крик внизу просит вызвать скорую. Но, когда санитары въезжают на внутренний двор, профессор Рабиновски уже скончался от инфаркта миокарда.
— Я НЕ ПОНИМАЮ, — говорит роскошный будущий медик, сидя в «Бакки». — Если ты думал, что он демонстрирует эффект свидетеля, почему просто остался сидеть?
Она берет уже третий кофе со льдом, и это беспокоит Адама.