Она протягивает стаканчик, чтобы он налил ей еще малиновой настойки.
— Что ж, — говорит Дуглас, когда молчание становится неловким даже по его меркам, — можешь накачать себе сколько угодно воды из колонки. Выбирай любое здание внизу. Я бы держался подальше от цирюльни. Там, кажется, недавно что-то сдохло.
— Мне нравится этот дом.
— Ой. Ну-у. Слушай, ты мне ничего не должна. Я просто тебя угостил.
— А кто у нас такой нервный? — Она садится ему на колени, внимательно изучает его лицо, легонько целует, вытягивая губы. Прерывается. — Эй! Ты плачешь. Ну какой же ты странный.
Нет ни единой веской причины, по которой эволюция могла бы наделить живое существо столь бессмысленным поведенческим паттерном.
— Я старик.
— Серьезно? Давай проверим!
И она возобновляет попытки. Дугласа впервые за много лет согревает женское тело. Как будто кто-то ковыряется отмычкой в покореженном замке у него в груди. Он сжимает ее запястья.
— Я тебя не люблю.
— Ну и ладно, мистер! Никаких проблем. Я тебя тоже не люблю. — Она хватает его за подбородок. — Чтобы наслаждаться, не обязательно любить!
Дуглас отпускает ее.
— Поверь мне, ты ошибаешься.
Руки слабеют, как прикованные к трубе, торчащей из врытой в землю бетонной плиты.
— Ладно, — опять говорит Алена, становясь угрюмой. Толкает его в грудь, встает. — До чего же ты унылое млекопитающее.
— Верно. — Он встает и собирает остатки пиршества. — Ты займешь кровать. Я буду спать в мешке, тут. Удобства во дворе. Осторожнее, там жгучая крапива.
Кровать приводит ее в восторг. Американское Рождество.
— Ты славный старик.
— Не особенно.
Он объясняет, как включать и выключать лампу. Лежа на полу в передней комнате, видит свет под дверью. Кое-кто читает допоздна. Он лишь потом поймет, что именно она читала той ночью.